Юлия Горская - Дети Арахна
Но мрак рассеялся. … Алая кровь рабисов стала черной водой. Открылись вновь их дикие глаза. Но не было больше в них жизни, как не было в телах душ, - Ва-Йерк замолчал. Он, конечно, не думал пугать попутчиков, но само это место казалось отравлено злом, сгубившим воинственного Пурфа.
Где-то над их головами, за пеленой низких серых туч, стонал ветер. С востока надвигалось холодное дыхание грозы. Над Мраморным хребтом неспокойное небо окрасилось в кровавые цвета. Солнце почти скрылось, закутавшись в дымчатые облака. А страшное ущелье было совсем близко.
- С тех пор, - закончил повествование Ог Оджа, - в свой смертный час, Пурф с молодыми сыновьями, появляется меж высоких скал ущелья, неся гибель каждому, кто осмеливается ступить на землю, орошенную кровью их сородичей.
- Ты позабавил нас, тмехт, - задумчиво сказал принц. – Антигусы не боятся призраков. Но легенда мне понравилась. Земля Сульфура полна подобными сказаниями.
- Вы не боитесь, ваше высочество? – всплыл скрипучий голосок Локты. – Напрасно. Я трижды собирала круг из карт йеро. Мне трижды выпадала «смерть».
- Ведьма должна ходить об руку с ее черной тенью, - холодно заметил Гродвиг, натягивая поводья.
- Ты так суров к ней, – тихо заметил послушник, и вслед за ним тоже придержал лошадь. – Я не знаток женщин и тех чувств, что они внушают. Но если ты хочешь поговорить об этом – готов послушать тебя.
- Она опоила меня горечью, - заговорил барон после продолжительного молчания, – когда я думал, что пью мед. Но и сама она выбрала полынь Улхура вместо роз Антавии. И вот, получила награду - рабство от того, кто просто презирает ее.
- Может, ты напрасно истязаешь себя, - попытался утешить его Ларенар, хотя и понимал, что слова его звучат не искренне. – Может та, о ком ты страдаешь, проводит время в обществе веселых дам новой королевы Дэнгора.
Послушник не должен вводить в заблуждение, но иногда правда для человека бывает так жестока, что оставлять его без надежды – хуже втройне. На память ему пришел вдруг случай из далекого детства, когда, гуляя в саду, он впервые увидел бабочку. Она сидела на цветке, шевеля невероятно прекрасными, перламутрово-расписными крыльями. Затаив дыхание, он приблизился к ней - не в силах оторвать глаз, забыв все на свете. А бабочка, словно понимая, что ею любуются, не собиралась улетать, раскрывая и складывая крылышки. Замирая, Ларенар протянул к ней руку, и, бог знает почему, она перебралась на его палец. А он никогда еще не был так счастлив! И ни за что не желал расставаться с этим чудом!
Накрыв ее ладошкой, Ларенар с колотящимся от счастья сердцем, вернулся в замок и поместил бабочку под стеклянную вазу…
И однажды утром обнаружил ее недвижимой. Почувствовав что-то неладное, он подождал еще немного, но она не шевелилась и уж тем более не желала порхать, радуя своего нового друга. Убрав вазу, Ларенар осторожно переложил бабочку на ладонь и кинулся к Магнусу.
- Что с ней?
Магистр взглянул и, наверное, все понял по его лицу, почувствовал и страшную тревогу и слабую надежду сына, что хрупкой, как крылья бабочки, преградой оберегала душу от горя, уже готового обрушиться на нее.
- Она мертва.
Мальчик впервые слышал это слово, но незнакомые нотки в голосе Магнуса, которому он уже привык безоглядно верить, только усилили тугую и жаркую боль в груди.
- Не плачь, - магистр прикрыл его ладонь с бабочкой своей большой и мягкой рукой, - она не умерла совсем и радует теперь божественного отца. Ей хорошо там, на небесах.
Но Ларенар тогда понял только одно – его бабочки больше нет с ним. И не имеет значения, кому она приносит радость. Не ему! Он силился не плакать, но горячая влага снова и снова наполняла глаза, катилась по щекам, обжигала и рвала его маленькое сердце…
- Ты уверен, что это Пления-Лиэлла? – повторил послушник.
- Можно спрятаться за маской, можно изменить внешность, можно стать другим человеком, но голос… изменить нельзя. Это инструмент души, божественный подарок, который никогда не фальшивит. Так говорил один поэт при дворе Авинция. Сам я не умею красиво выражаться и не терплю разговоров о любви. Но тайна бывшей невесты не дает мне покоя! А Локта говорит ее голосом. Вот, прочти, что написал о нас тот самый поэт, когда-то считавшийся моим другом. Не удивляйся – с некоторых пор мы старательно избегаем общества друг друга. Я – потому что этот человек слишком много знает обо мне; он – потому что откровенничал когда-то с кузеном того, кто стал теперь монархом. Сохрани это у себя. Сжечь эти записки у меня не хватает духа, а в руках святого брата они не пропадут.
- Хочешь ли ты, чтобы записи попали к летописцам Наррмора, что составляют жизнеописания членов королевской семьи? – осторожно поинтересовался послушник.
- Ну, уж, нет, - горько рассмеялся барон. - Я не тщеславен. Держи их у себя, сохраняя тайну моей своеобразной исповеди.
Ларенар развернул кожаный переплет, в котором лежали не прошитые листы, исписанные каллиграфическим почерком:
«Воспоминания барона Вэлона, 293 год от создания Сульфура…»
Он открыл наугад:
«Впервые я встретил её на одном из турниров при дворе знатного вельможи, имя которого не помню. Но этот день я не забуду никогда. Как и ту минуту, когда легкой поступью вошла в мое сердце дева с медовыми кудрями, в белом, как облачко, платье.
… Она приблизилась и возложила на мою голову венок из розовых бутонов. Я выиграл тот турнир, и брогомская красавица отметила меня венком по обычаям нашего народа. Ее прелестные, цвета весенней зелени, глаза близко и очень серьезно посмотрели на меня. Алые губы чуть приоткрылись в улыбке. От нежного и сладкого аромата, источаемого пышными локонами, у меня закружилась голова. Но девушка вдруг оглянулась, посмотрела куда-то на трибуны и махнула рукой. Я не знал - кому…
Пления-Лиэлла показалась мне богиней, сошедшей с небес, чтобы осыпать дарами неземной любви и вознести в заоблачную высь, где разлиты сладчайшие моря блаженства. Но я забыл, что у богинь бывает много почитателей. Забыл и о том, что богини одаривают своими милостями не одного лишь смертного.
Божественная дева стала моей возлюбленной. Но властелином ее небес я был не один…»
Ларенар захлопнул дневник и смущенно глянул на Гродвига.
- Ты уверен, что это можно доверить кому-то?
- Можно. Послушнику, который станет монахом, вернувшись из опасного путешествия в логово демона. Думаю, у него и без этих воспоминаний будет чем заняться.
- Возможно, - наррмориец спрятал записи в суму.
А барон заметил с грустью:
- Неужели она, действительно, едет сейчас с Ормондом? Едет как любовница? А я, как последний глупец, не верил тому, что Лиэлла, моя нареченная невеста, неверна мне! Она играла тогда. … Играет и сейчас. Неужели надеялась она остаться неузнанной? Кем? Мною…
