Павел Кошовец - Это не наша война
И вдруг гном почувствовал, как меч в его руке накаляется. Он в ужасе бросил взгляд вниз и увидел пляшущие язычки синего пламени на кромке оружия, словно загорелась кровь убитых уруков. И инстинктивно отбросил его. Ощущение какого-то первобытного испуга было столь сильно, что гном будто заледенел на месте.
Рохля видел, как его товарищ взялся за работу и уже развлекается. Он очень хотел присоединиться к нему - эти крики, звон оружия, эта драка так сильно его возбуждали, что он не мог устоять на месте, топтался туда - сюда, исторгая из груди басовитые взрыкивания. И уже собирался наплевать на инструкции Худука и человека - в похожих ситуациях прикрывать тыл, и, сломя голову, броситься в бой, как вдруг сама судьба не дала ему нарушить приказ: с его стороны выметнулся целёхонький урук на целёхоньком ягире.
Тролль радостно взмахнул дубиной. Удар был столь силён, что, скользнув по черепу животного, вышиб из седла урука. У самого уха Рохли взвизгнул выпущенный в замахе ятаган.
По плечу прошёл холодок, потом резко пришла боль, здоровяк обернулся. Рядом встал на дыбы следующий ягир, а вставший в полный рост на нём урук целится пикой. Он не успевал ни отпрыгнуть, ни воспользоваться дубиной, поэтому просто ткнул левым кулаком в морду хищника - прямо по носу. Жалобное щенячье повизгивание и резкий рывок назад были столь неожиданны, что не успели отреагировать ни вылетевший из седла урук, ни получивший касательно по безрукавке когтями тролль.
Следующие несколько секунд Рохля забавлялся таким образом: вырубал дубиной всё, что движется, а если не успевал взмахнуть оружием, пинками отправлял противников в общую кучу. При этом ему особое удовольствие доставляло дёргание ягиров за хвост. Животные так обиженно и резко реагировали на это, столь удачно подставляли под кулак морды, что тролль решил этот приёмчик запомнить и испытать потом...на каком-нибудь драконе.
Тут он заметил, как справа, со стороны, которую должен прикрывать гном, появилась невредимая пара. Ягир сбил с ног тролля, добавив на лице парочку свежих царапин, но добить задними лапами не успел. Рохля, выронивший от удара дубину, вцепился в голень левой задней ноги животного. Схватил и сдавил. Освободил правую кисть, перехватил вскинутую в боковом колющем замахе руку урука. Сдавил.
Он уже не очень соображал, что и как делает. Драка перестала быть весёлым развлечением. Было больно, голова заболела, хотя подобное было нечасто, сердце било, будто огромный молот по наковальне, откуда-то из глубины поднималось обжигающее, ослепляющее бешенство. Только одна мысль удерживала на плаву.
Получив по шлему сильный удар - ятаган соскользнув, перебил наплечник, он оттолкнул от себя врагов и, тяжело ступая и маша руками, будто барахтаясь в воде, двинулся по прикидкам вправо, где должен был находится Ностромо.
К великому облегчению он там и был, застыв на коленях, с упавшим на грудь подбородком, в опасной близости от ягиров.
Рохля схватил безучастного гнома левой рукой за шкирку и потащил прочь, правую же оставил свободной. На всякий случай.
Оставив гнома в кустах - сомнительное, конечно, убежище, тролль вернулся к месту сражения. Дубину удалось отыскать довольно быстро. И он занял позицию, чтобы продолжать останавливать и добивать врагов, двигающихся в его направлении, перекрывая хоть таким образом движение к беспомощному товарищу.
Прежде чем общая куча стала успокаиваться, и тёмные понемногу принялись оглядываться по сторонам в попытке понимания, что произошло, организовываться, Рохля успел добить трёх уруков и двух ягиров.
А потом на него навалились двое пеших и один "конный" тёмные, и ему пришлось туго - более подвижные, нежели он, гораздо опытнее, координирующие свои действия, они бы уже закололи его - несколько болезненных и неприятных ранений в дополнение к предыдущим ему уже нанесли, но опасались попасть под тяжёлую дубину, с неизменной периодичностью делавшей круговой оборот.
Рохля истекал кровью, его безграничная сила, казалось, истекала в землю, он ревел от обиды, что бросили одного здесь, жрать охота. Не видно ни мамы, никого из друзей - где они?! Может уже и нет в живых. А кушать действительно очень хотелось. Откуда-то из тёмных глубин его существа приходило желание, пока только в качестве несильного, но противного зуда - припасть к вскрытой шее ягира и пить затяжными, тягучими глотками красную, пряную кровь врага...
Как-то в одночасье всё изменилось. Ещё какое-то время тролль, практически сослепу - полуприкрытые от напряжения и усталости глаза были залиты потом и кровью, махал дубиной. Но, не услышав горловых выдохов мечущихся вокруг него уруков, подумал, что это очередная хитрость подлых тёмных. То, что он тоже относится к этому цветовому лагерю, Рохлю не смутило: для него к "светлым" относились: мама, друзья и те, кто кормил его и был с ним добр (в основном "мелкие" разумные пугались его, а в таком состоянии сложно быть приятным), остальные же, в том числе основная масса людей, тех же эльфов и гномов без всяких там "а если" и "а может" бесспорно записывались в ряды "тёмных", то бишь, злых существ, не достойных никакого доверия. И то правда - при встрече они так и норовили сделать ему какую-то гадость.
Тролль всё-таки остановился, тяжело дыша, протёр глаза и с изумлением наблюдал поспешное и какое-то паническое бегство врага. Да и то, "ноги" уносило от силы трое на ягирах, уже скрывающихся в пыли на тракте, и четвёрка пеших, рванувших было за ними к дороге. Но вылетевшая из леса стрела сократила их количество до троих. Тогда они резко поменяли направление и помчались к лесу. Правда, до спасительной чащи добралось уже двое.
Рохля в изнеможении сел - закружилась голова. Невдалеке он заметил мёртвого урука и, кривясь от бьющих в голове молотков и какой-то полусонной апатии, подивился и даже немного позавидовал мощи удара некоего силача, разворотившего грудную клетку врага чем-то тяжёлым.
Вдоль кромки кустов бежала невысокая знакомая фигура мамы. Подлетевший Худук выглядел не очень, осунувшимся и бледно-бледно-зелёным, что, будь он человеком, его нарекли ходячим трупом. Приблизившись, гоблин коснулся лба тролля, заглянул в глаза, хлопнул по плечу: "Молодец", торопливо прошаркал в сторону почти утихомирившейся свалки.
Рохля даже обиделся: он так старался, сражался, а ему всего лишь: "Молодец"... Но тут же устыдился этой мысли (хотя, в принципе, это не было характерно для троллей: и мысль, и стыд). Проследив за удаляющейся фигурой мамы, он понял, куда торопился тот - искать человека. Закряхтев, здоровяк встал и пошлёпал в ту же сторону - помогать.
