Евгений Стерх - Бард
И снова тень улыбки коснулась губ Риголана, когда он произнес:
– Так мог сказать только бард!
– Да, – кивнул я, соглашаясь, – именно бард это и сказал. Но не я. Когда-то давно жил такой толстяк и пропойца, бард Билли, который писал неплохие пьесы для уличных театров. Вот он это и сказал.
Комнат в небольшой таверне не было, так что хозяин отвел и нам, и ящерам загородку в почти пустой конюшне. Он бросил на пол две охапки сена, на котором мы и расположились. Звери улеглись на землю рядом с нами, а Оррил даже подсунула мне под бок голову, словно бы ласкаясь. Я потрепал ее по морде, но Риголан посоветовал самку отогнать:
– Температура ее тела намного ниже человеческой. Она будет греться от тебя, бард, а ты к утру можешь заболеть.
Услышав эти слова, Боб тут же вскочил и рявкнул на Рэглера:
– А ну, отодвинься от меня, сукин ты сын!
Рэглер недовольно заворчал, но от соломенной постели молотобойца отодвинулся, отвернул от него морду и стал дразнить лошадь в другом конце стойла. Вытянув вперед длинную шею, Рэглер тихонько, но довольно грозно рычал, не раскрывая пасти, от чего лошадь начинала биться в стойле и испуганно ржать. Мы с Бобом поначалу просто не поняли, что происходит, но Риголан разобрался сразу. Он коротко свистнул, словно бы щелкнул плетью, и я почувствовал, как дернулась морда Оррил под моим боком. Рэглер издал недовольный звук, зашевелился всей своей огромной тушей, вывернул шею, пряча голову под передние лапы, и затих.
Наутро мы поднялись довольно поздно, поскольку торопиться нам было некуда – мы решили кое-что прикупить в Регентролле, пополнить запас продуктов, затем переночевать в городе и только утром следующего дня продолжать путь. Времени на все дела у нас было более чем достаточно, так что мы не спеша позавтракали, собрались и тронули своих ящеров вперед легкой рысцой.
Регентролл, как и всякий большой город, встретил нас шумом, людской суетой и абсолютно беспардонным поведением своих обитателей. Что больше всего поразило меня, так это дисциплинированное поведение наших ящеров. Они беспрекословно слушались поводьев, хотя обстановка была для них незнакомая и нервная – столичные жители, ничуть не робея рядом с ящерами, задевали их бока коромыслами с прохладительными напитками, тащили мимо своих волов, запряженных в крестьянские телеги, и нахально орали: «Посторонись!» Путь наш к воротам баронского городка пролегал через самый большой рынок Нижнего города – района мастеровых, перекупщиков, воров и всякой сволочи, вроде беглых арестантов. Мало того что на этом рынке было шумно, здесь было дымно от открытых печей торговцев всякой снедью да еще и воняло – разлагающимися фруктами, тухлыми мясом и рыбой, человеческими испражнениями и бычьей мочой. Рэглер, наиболее нервный из всех ящеров, уже начал волноваться. Он по-прежнему был послушен малейшему движению руки своего наездника, но уже настороженно косил по сторонам ошалелыми глазами, а по его телу то и дело пробегала нервная дрожь. Самка Оррил, которой управлял я, тоже, наверное, переживала, но у нее это выражалось по-другому – она тихонько вздыхала и вытягивала вперед шею.
Какой-то в конец обнаглевший воришка попытался срезать у Риголана сумку прямо с седла, воспользовавшись царившей вокруг нас суетой и делая вид, что вообще в нашу сторону не смотрит. Риголан молниеносно схватил его за руку с ножом и сжал ее так, что воришка вскрикнул. Нож шлепнулся на землю, куда-то в коровий помет.
– В следующий раз отсеку руку по самый локоть, – предупредил Риголан перепуганного малого и отшвырнул так, что тот пролетел шагов пять, сшибая на своем пути прохожих и лотки с товаром. Взбешенные торговцы, не смея связываться с вооруженным эльфом на ящере, от души пинали ногами незадачливого воришку.
В конце концов дорогу нам перегородила повозка с глиняной посудой, запряженная двумя здоровенными волами. На козлах повозки сидел рослый упитанный дядька, а рядом с повозкой проталкивались двое таких же рослых парней, похоже, его сыновья.
– Эй, ты, на драконе! – задиристо заорал гончар Бобу, который оказался в авангарде нашей процессии. – А ну, уступи дорогу!
Боб лениво потянулся и взглянул на гончара так, словно бы не расслышал его слов.
– Давай-давай, проваливай! – продолжал тем временем горлопанить гончар. – А то не посмотрю и на твоего крокодила, сейчас скажу сыновьям, от вас обоих перья полетят! Смотри, их двое у меня – во какие бугаи!
– Между прочим, мой «крокодил» еще не завтракал, – спокойным голосом сообщил Боб своему визави. – Смотри, как бы двоим твоим сыновьям не попасть к нему на завтрак: одному на первое блюдо, а другому – на второе.
И тут Рэглер, то ли разобравшись в ситуации, то ли почувствовав, что его наездник пытается кого-то запугать, присел в боевую стойку, взмахнул хвостом, разбрасывая окрестные прилавки, вытянул вперед шею и издал боевой рев.
Зрелище, конечно, было устрашающее. Даже флегматичные волы, запряженные в повозку гончара, в страхе начали пятиться, беспрерывно мыча. От резкого толчка гончар, не удержавшись, слетел с козел, а его бугаи-сыновья в ужасе забежали за повозку, прячась за ее высокими бортами. Где-то рядом вскрикнули, ойкнули, потом на секунду повисла тишина, а затем та часть базара, что наблюдала эту сцену, начала хохотать.
– Бугаи-то твои с изъяном, братец! – крикнул кто-то гончару.
– Смотри-ка, бугаи ящерки испугались! – добавил другой голос.
– Эй, гончар! Чего под телегой потерял?! Помочь поискать?! – поддел незадачливого ремесленника третий. Базар развлекался – такова была их повседневность: если сегодня смеются не над тобой – смеешься вместе со всеми, если над тобой – в одиночку плачешь.
Но меня гончар и его сыновья уже не интересовали – проход они освободили, и можно было проезжать. Мы двинулись вперед и вскоре выбрались из этого шумного и зловонного места. В сотне шагов впереди, где начиналась уже каменная мостовая, видны были ворота в баронский городок.
Когда мы подъехали к воротам, сержант из стражи, не глядя в нашу сторону, прокричал:
– Эльфу нельзя, он не подданный его сиятельства! – И трое воинов с копьями встали на дороге, подтверждая серьезность сержантского предупреждения.
– У моего клана договор с бароном Аштоном о взаимном ненападении и обмене послами, – с каменным лицом проговорил Риголан. – Я имею право въехать в этот город.
– А я говорю – нельзя! – нахально заявил сержант с высокомерностью столичного чиновника. – На этих воротах я поставлен, и тут никаких договоров, кроме моих собственных, не действует!
Риголан лишь вскинул бровь и словно бы замкнулся в себе, не отвечая сержанту. А я, подъехав к сержанту и склонившись к нему из седла, подмигнул и вполголоса спросил:
