Лис Арден - Алмаз темной крови. Книга 1
Затем на уже благоухающей площади появлялись поставщики пряностей подороже… и полюбопытнее. В фарфоровых баночках пересыпались золотистые и розовые семена илори, пахнущие как посыпанная ванилью роза; настоянные на молодом вине, или посыпанные поверх пирожного, они служили как расслабляющее и гипнотическое средство, даруя светлые и счастливые сновидения. В плотно закрывающихся сосудах темного стекла хранился хнум — особый сорт перца, жгучий, как солнце Арр-Мурра, и способный даже столетнего старца превратить в неутомимого любовника. Не менее дорого стоил блестящий порошок, приготовленный из высушенных и растертых в порошок цветков хлайи; этот афродизиак ничем не пах и был практически незаметен в еде или питье… и мужчины, и женщины, не торгуясь, отдавали за него туго набитые золотом кошельки. От торговцев они уходили, опасно улыбаясь, унося с собой соблазн, заключенный в маленькие пузыречки; и никому не ведомо, сколько девиц, отведав невинной розовой воды, враз забывали все матушкины наставления… У двух, самое большее — у трех торговцев можно было купить маат-ша, знаменитую «пряность свадебного пирога», несущую запах свежих яблок и корицы; она избавляла новобрачную от ненужной стыдливости, распаляла и без того немалую страсть молодого мужа — словом, она стоила даже больше тех денег, которые за нее платили.
Наконец, наставала очередь самых отчаянных смельчаков, рискнувших сунуть нос аж в пределы Арр-Мурра, ступивших на границу безумной земли и умудрившихся унести оттуда ноги. И прихватить с собой еще кое-что.
Их везли в небольших плетеных коробах, заботливо уложив каждую в отдельную плетеную же коробочку на тщательно высушенные розовые лепестки. За этим драгоценным фруктом закрепилось имя зирэ, что на языке впервые добывшего его цверга означало примерно «первые нежные утренние лучи»; кисло-сладкие на вкус, желто-румяные ягодки без косточек и без малейшего намека на соединяющие их веточки составляли небольшую, с детскую ладошку, гроздь (как они держались в ней, не рассыпаясь и не сминая друг друга, было непонятно). Одна такая гроздочка зирэ стоила… но люди заплатят и не такие деньги, лишь бы еще хоть чуть-чуть отодвинуть старость. Чудесные ягодки значительно облегчали, а порой и излечивали старческие недуги, возвращали молодость телу, вновь наделяя мускулы силой, разглаживая морщины и выпрямляя спину. А одного молодого принца из северной Краглы зирэ излечили от черной меланхолии, и он смог, к великому неудовольствию своего дядюшки, взойти на престол и вполне успешно управлять своим королевством, предварительно отрубив недовольному голову…
Поэтому не было ничего удивительного в том, что эти торги обставлялись со всевозможной пышностью и церемониями, а к их началу был приурочен городской праздник, с факельным шествием, с выступлениями артистов, танцами и прочими горячительными средствами. Всю неделю, пока продолжались торги, Эригон был еще более весел и неумерен, чем подгулявший подмастерье. В день же седьмый этот подмастерье явно хватал лишнего и попросту терял всякое разумение. Словно сорвавшись с цепи, город пускался во все тяжкие… Все сословные и имущественные различия переставали что-нибудь значить, портовый грузчик мог запросто похлопать жену городского головы по пышным юбкам и оттанцевать с ней разок-другой, известный всему Эригону карманный воришка мог состроить рожу судье, а то и выпить с ним доброго винца, что же касается женской половины города, то из ее памяти напрочь стирались все нормы приличия, а из лексикона пропадало слово «нет»… Не веселились в этот день только больные да покойники, а остальным грех было не веселиться, и любой ребенок в Эригоне знал историю о мрачном могильщике Бриэле, которого подземные духи наказали за унылую злость и неумение радоваться вместе с другими.
Все артисты храмовой труппы Лимпэнг-Танга пребывали в приятном ожидании веселой публики, хорошего заработка (если повезет, можно будет отдыхать всю зиму) и развлечений. В четыре дня, остававшиеся до начала праздника, они успели отдохнуть, привести в готовность весь свой реквизит и лишний раз убедиться в готовности самих себя.
— Ну что ж… праздники могут начинаться, — сказал Лиусс, заканчивая последнюю вечернюю репетицию, — Мы им покажем.
Позади были уже два дня торгов, все диковинки подешевле были распроданы, а аппетиты покупателей раззадорены донельзя. Продажа афродизиаков по традиции предварялась ночным праздником, блеск которого оплачивали торговцы соблазном, а обеспечивали дети Лимпэнг-Танга. Больше всех в этот раз отличился Лорка; на своем огромном серебристом жеребце он откалывал такие номера, что, наверное, сам себе дивился. Сцена, кулисы… все это было не для него; он словно вспорол тело толпы лезвием стремительного галопа, ворвавшись на площадь с какой-то из улочек, и каким-то чудом ухитрившись никого не затоптать. Зрители, затаив дыхание, следили за тем, как вольтижер, стоя в седле мчащейся по кругу лошади, жонглирует зажженными с обоих концов факелами, как он почти что пролетает сквозь обручи, которых искусство Лиусса заставило гореть пламенем немыслимых цветов; свое выступление Лорка превратил в настоящий фейерверк трюков, один сложнее другого, — в этой ночи самым безумным факелом была его рыжая голова.
Завершать программу предстояло Амариллис; ее танец должен был убедить доселе сомневающихся отведать коварных даров оазисов Арр-Мурра… Готовясь к выходу, танцовщица в который раз благословила выучку школы Нимы и строгость госпожи Эниджи: что бы ни творилось в ее душе, какие бы мысли не пытались заставить ее споткнуться, — ничто не имело ни малейшего значения для дисциплинированной артистки. «Танцовщица Нимы славит любовь», повторяла про себя Амариллис, натирая тело маслом суртонской белой розы, от которого кожа слегка светилась в темноте. «Никто да не прикоснется… и даже не мечтай…», твердила она, одевая блестящий золотистый парик. «Ибо открытое соблазна не имеет…» — и она лишний раз проверила, легко ли скользят застежки на юбке. Наблюдавшая за ней Венона только головой качала: куда подевалась та девчонка, которой она все утро растолковывала правила составления микстур от кашля?
— Ты не передумала? — несколько неуверенно спросила певица, — Ты уверена, что хочешь танцевать именно под эту песню? Она и на обычную публику действует как валериана на кота… как бы здешние совсем с ума не посходили. И не жалко тебе их?
— Ни капельки, — отрезала Амариллис. — Или ты забыла, сколько нам заплатили? Господин Амброджо не скупился, даже рука не дрогнула, когда задаток отдавал. И не беспокойся так… сработаем, в первый раз, что ли?!
