Йан Грэхем - Монумент
Забравшись в седло, Баллас продолжил путь на восток,
К закату Баллас добрался до Крандслейка – города на берегу реки Мерифед. Еще перед въездом в город ему пришло в голову, что предыдущий хозяин лошади мог ехать отсюда. Если украденную скотину узнают – не оберешься беды. Он спешился и шлепнул лошадь по крупу. Та удивленно глянула на него и побрела назад – на вересковье. Баллас же пониже надвинул капюшон и направился в противоположную сторону – к городу.
Крандслейк показался знакомым. В конце концов, Баллас бродяжничал вот уже пятнадцать лет – если не двадцать. Вполне возможно, что он бывал здесь раньше. А может быть, и нет…
В Друине все города похожи один на другой. Дома, выстроенные из потемневших от времени и сырости досок или из серого камня. Грязные улицы, раскисающие в мокрую погоду… Лишь в самых богатых районах их мостили булыжником.
Баллас быстро шел по вечернему городу. На окраине он отыскал маленькую дешевую гостиницу под названием «Черный бык», где за одну монету получил комнату на ночь, две бутылки виски, немного хлеба и сыра и – на время – бритвенные принадлежности. Служанка принесла миску горячей воды, бритву, кусок серого мыла и осколок зеркала. Баллас зажег свечи, прислонил зеркало к стене и принялся изучать свое отражение. Все лицо покрывали синяки – давние и свежие. Старые уже выцвели и посветлели, став желтыми и зеленоватыми. Новые были черно-лиловыми. Лицо распухло и заплыло. Изогнутая рана на лбу – след удара копытом – уже начала подсыхать, обещая со временем превратиться в уродливый шрам. Вдобавок на лице и в бороде осталась засохшая кровь, так и не смытая водой из ручья. Баллас дочиста выскоблил кожу и взялся за бритву.
Тут-то и началось мучение. Баллас не брился уже лет десять и успел позабыть, как тяжел и болезнен это процесс. Особенно если волосы жестки и перепутаны, а бритва – тупая. Соскоблить ею волосы с подбородка оказалось ой как непросто, а вот порезаться – несравненно легче. Мыльная пена в миске мгновенно покраснела от крови, а само бритье заняло, казалось, целую вечность. Но наконец борода исчезла.
Баллас обозрел свое отражение. У него был твердый, упрямый подбородок – но некрасивый. Не тот, какой нравится женщинам. Было в нем что-то грубое, звериное… Вдобавок на нижней челюсти переплелись паутиной бесчисленные тонкие шрамы. От прикосновений тупой бритвы они покраснели и выглядели словно бы свежими. Баллас осторожно провел по ним кончиками пальцев, и…
…больше не было осени. В комнате стало тепло. За окном светило летнее солнце, а в воздухе разлился аромат луговых трав. Где-то звенели стрекозы, вдали поблескивала спокойная гладь озера. Послышался женский смех, а потом… потом – отчаянный крик…
Баллас зажмурился. Дрожь прошла по телу. Резким движением руки он смахнул осколок зеркала, и тот грянулся об пол, разлетевшись тысячами сверкающих стеклянных брызг. Тяжело дыша, Баллас сжимал кулак – все сильнее и сильнее, покуда ногти не врезались в ладони. Покуда в комнату не вернулась осень.
– Сколько лет… – пробормотал он, – с тех пор, как я в последний раз вспоминал о… о… Кровь Пилигримов! Не важно! Прошлое мертво, и путь его труп жрут вороны.
Баллас схватил бутыль виски и трясущимися руками отодрал крышку. Обжигающая жидкость потекла по горлу. Он ожидал, когда придет знакомое пьяное отупение. Тщетно. Торопясь, Баллас сделал второй глоток. И еще, еще – пока бутылка не опустела наполовину.
Тогда наконец-то мир поблек и затуманился.
Баллас проснулся часа за полтора до рассвета. Вечером он вылакал обе бутылки виски и теперь, открыв глаза, обнаружил, что валяется на полу в своей комнате, а голова нестерпимо гудит. Баллас уселся на поду и потер челюсть, ощутив ладонью короткую щетину. Потом провел рукой по голове. Вчера – пьяный вдребезги и без зеркала, он отрезал волосы. Баллас подозревал, что стрижку сложно будет назвать аккуратной, но по крайней мере она была короткой – и это немало изменило привычную внешность.
Поднявшись на ноги, Баллас напился из кувшина и вышел из комнаты. В пустом общем зале он украл со стойки бутылку виски и крадучись выбрался из гостиницы.
Ночное небо уже выцвело, побледнело. На горизонте над коньками крыш оно медленно наливалось розовым цветом восхода. Траву покрывал серебристый иней, было зябко, но холод освежил Балласа, а предутренняя тишина оказалась неожиданно приятной. Не слышалось никаких звуков, кроме шороха его собственных шагов, и на миг Балласу почудилось, будто он остался один в целом мире. Сейчас с трудом верилось, что Соритерат гудит от слухов, как растревоженный муравейник, что по дорогам Друина несутся конные отряды священных стражей, отправленные на его поимку…
Но вот тишина разбилась. Чей-то голос эхом разнесся в морозном воздухе. Кто-то рассмеялся. Послышался плеск воды. Баллас, обернувшись, глянул на реку Мерифед.
– Ну конечно, – пробормотал он. – Это же портовый город…
А может быть, путешествовать по воде безопаснее, чем посуху? Мерифед течет вдоль вересковой пустоши, и эта территория редко патрулируется стражами. Вдобавок, путешествуя в компании, он не привлечет к себе назойливого внимания: одинокий всадник вызывает больше подозрений, чем дюжина барочников.
Баллас пошел на звук и, попетляв между деревянными сараями, вышел на пристань. У мостков притулилась неказистая барка. Грубая, некрашеная, старая – она явно не первый год проводила в плаваниях. Скамьи для гребцов были голыми, нестругаными и занозистыми. Сиротливо торчала над палубой мачта, рассохшаяся и потемневшая от непогоды. Единственным украшением судна служили заржавленные буквы, приколоченные к борту возле носа. «Выдра» – гласила надпись.
Барка была нагружена ящиками и бочками. Полдюжины мужчин таскали их от склада и поднимали по сходням на борт. За их работой наблюдал невысокий коренастый человек с окладистой черной бородой. У него было широкое плоское лицо и живые голубые глаза. В прошлом он явственно с кем-то не поладил: длинный шрам пересекал щеку и лоб и слегка оттягивал веко, отчего казалось, будто человек то и дело кому-то подмигивает. Он лениво поглядывал по сторонам, облокотившись на фальшборт и положив руку на румпель.
Некоторое время Баллас наблюдал за ним. Затем приблизился. Человек перевел на него скучающий взгляд.
– Отличное утро, – сказал он. – Свежо нынче, а?
– Угу, – отозвался Баллас, остановившись на мостках. Под бортом бурлила сероватая речная вода. – Это твое?
– Точно так. – Капитан ухмыльнулся. – Каждый гнилой шпангоут, каждый дюйм щелястого борта и каждая крыса в трюме – все мое.
– Далеко направляетесь?
