Александр Больных - Сын дракона, внук дракона
Я не спешил. Мерзавец должен ощутить, на кого он посмел поднять лапу. Дракон забился сильнее, однако я держал его мертвой хваткой. Он что-то запищал, вероятно просил пощады. Нет уж. Я посильнее сжал челюсти, прокусив ему шкуру. В первое мгновение черная драконовская кровь показалась мне едкой, как кислота. Во второе — приятно теплой. В третье — обворожительно приятной и сладкой.
Жерва забилась сильнее, она почуяла подступающий конец и отчаянно старалась вырваться. Напрасно. Я придавил дракона мощными лапами к земле и, радостно урча, пил, пил, пил его кровь…
Наконец он перестал сопротивляться, а вскоре о вовсе затих. Я брезгливо отшвырнул обмякшее как тряпка тело в придорожные кусты. Незачем давать повод нездоровому любопытству. Потом отдышался и вытер по со лба.
Меня всего трясло, да так, что я едва мог совладать с собственными руками. Отчего вдруг такой озноб? Волны жара и холода попеременно обдавали меня, вынуждали вздрагивать, словно осиновый лист. Перед глазами метались разноцветные круги, в ушах надоедливо звенели сотни комаров. Со мной происходило нечто непонятное…
Однако рано или поздно все неприятности кончаются. Лихорадка, трепавшая меня добрых два часа, отступила, измученный вконец, я прибыл домой. Прошло, однако, еще немало времени, прежде чем я окончательно оправился после бурного дня. Я расслабленно лежал перед камином, наслаждался теплом, а в голове фантастическим хороводом кружили мысли. Все-таки лихорадка не полностью прошла.
Почему, собственно, нашей системой должен командовать фельдмаршал? Формально его подчинили новоиспеченному министру. Но никто, разумеется, ни на миг не подумал подпустить выскочку хотя бы к краешку подлинных тайн. Пусть дурачок тешится погремушками, а мы делаем дело, нам играться некогда. Так что фельдмаршал остался душой и мозгом системы. А он выходец из прошлого, за ним, хочет он того или нет, тянется хвост прошлых грехов. Но, что гораздо более скверно и опасно, его по рукам и ногам вяжут призраки давно минувших дней. Воззрения, догмы, методы. Что казалось образцом для подражания десять лет назад, сегодня может привести к краху. Вспомнить хотя бы, как он протестовал против удаления людишек из штата Тринадцатого Управления. Повторяю: нет худшего врага человеку, чем он сам. Мы поставлены стражами человеков. Не государство как таковое должно охранять наше министерство, но людей в нем живущих, ибо без людей нет государства. Вообще в прошлые времена было сказано много умных слов, которые безумная действительность вывернула наизнанку, превратив в злобные пародии на самих себя. «Все во имя человека, все для блага человека». Золотые слова! Вот и мы, не покладая рук, не щадя сил и самой жизни работаем на благо людей.
…я улетал в пронизанные серебристыми стрелами голубые дали, кружа подобно светилу над зеленым шариком Земли…
Эта тяжелая и ответственная работа не каждому по плечу. Только лишенные человеческих слабостей и грехов способны творить добро. Отсюда следует вполне логичный вывод — они должны быть не людьми. Не нелюдями, а не людями. Я справедливо не хочу применять двойной стандарт раздельно к окружающим и себе. Если я намерен всегда находиться на высоте положения, то просто обязан как можно скорее изгнать человеческие пережитки из своего сознания, обязан как можно полнее раскрепостить свое второе «я», полностью отрешиться от прошлого. И вот тогда, без гнева и пристрастия, я сумею взвешивать людские грехи и судить их. Зато фельдмаршал явно не в состоянии очиститься от грехов прошлого. Значит, он должен отступить…
Нет, я не кровожаден. Убивать без причины мне омерзительно. К чему это? Отягощать душу невинной кровью. Я ведь не коммунист какой. Однако мы должны совершенно отчетливо сознавать, что прошлое без боя не сдастся. Во что может вылиться победа прошлого представить не трудно, наша система не воспитывает снисходительности и мягкости. Бой признается выигранным только в одном случае — если враг уничтожен. И этот бой потребует с моей стороны немалых жертв… Если я желаю блага своей Родине, то обязан победить!
…я мчался над бескрайними лугами. Пронзительно взблескивали узкие речушки, подобно разящему удару клинка. Глаза не успевали следить…
…вообще не вполне понятно, что за силы схватились сейчас на просторах России. В который раз суждено нам судьбою встать на пути черных полчищ? Слишком разнородны и противоречивы мои враги. Взять тех же гремлинов. Не могли они родиться во владениях князя тьмы. Ну никак не могли. А какое отношение имеет профессор Мориарти к драконам? Тоже никакого. Мы сталкиваемся с проявлениями очень сложных процессов. Магия черная и белая известны давно и хорошо. Так же полунамеками и оговорками признается существование серой. Проблема в другом. Если истина не единственна, то сколько ее — не имеет значения. Две истины ничуть не лучше двадцати двух. Признавая серую магию, мы тем самым признаем красную, зеленую, голубую… И вообще всех цветов радуги. Но, сколько магий, столько и миров. Это в нашем мире проявления иных сил воспринимаются как сверхъестественное. А для своего мира они не более чудесны, чем привычка камня падать вниз. Ergo, несколько параллельных миров сейчас пытаются захватить нашу Вселенную. Значит, тяжесть, лежащая на моих плечах, возрастает вдвое, впятеро, бесконечно. Разделить ее мне не с кем, я вынужден нести свою ответственность в одиночку. У меня нет и не может быть друзей. Я обречен. Обречен самой своей исторической миссией…
* * *Я всегда придерживался старого правила: удивил, значит победил. Только смелые нетрадиционные решения могут принести успех. Вот и сейчас, не предупредив никого, один, втихомолку, я отправился в путь.
Увидев меня, Ерофей был поражен до крайности. Впрочем, если удивление он не смел скрыть, то неприязнь скрывать не пожелал. Это меня больно царапнуло. Ведь, несмотря на вынужденное расставание, я питал к нему прежние теплые чувства. Подозреваю, он так и не простил мне измены Зибеллы. Горностай всегда считался его лучшим приятелем, а тут предпочел меня.
— Зачем явился? — хмуро вопросил он, даже не предложив присесть.
Я почувствовал, как начинают выползать когти, однако подавил этот естественный порыв. Намереваясь чего-либо достигнуть, нельзя давать волю низменным чувствам. Тем более, приходилось закрывать глаза на его заигрывания с ультрапатриотами. Я ведь все помню.
— Предположим, просто соскучился по старому другу, — спокойно ответил я.
Ерофей внимательно глянул из-под кустистых бровей.
— Мог бы соврать и поумней.
— Ну зачем ты так, — я говорил подчеркнуто медленно и спокойно. — Неужели ты озлобился настолько, что не желаешь меня видеть?
