Николай Романецкий - Рубикон, или Мир в латах
— Ну-ну, — сказал седой осуждающе.
— Может быть, вы развяжете мне руки?.. Хотелось бы, знаете, разговаривать на равных. Хотя бы внешне.
Они переглянулись. Потом Санчес встал, подошел и начал распутывать узлы, опасливо поглядывая на меня.
— Не бойся, не укушу, — сказал я как можно насмешливее.
Санчес фыркнул.
Когда руки были освобождены, я похлопал себя по карманам. Они, как и следовало ожидать, были пусты.
— Закурить хочется? — участливо осведомился Санчес. — Или головка болит?
— Космонавты не курят! — объявил я. — А головка, действительно, болит. Этаким-то образом погладили. — Я потрогал шишку на затылке. — Я же на лечении. У меня было с собой лекарство…
— Лекарство, которое стреляет, — сказал Санчес.
— Придется потерпеть, — проговорил седой. — Пока наши эксперты не подтвердят, что ваши таблетки и в самом деле лекарство от головной боли… Вы уж извините нас!
Вряд ли ваши эксперты разберутся в активаторе, подумал я и сказал:
— Какие уж тут извинения? Вы хозяева…
Санчес распутал остальные узлы и сел на место. Я потянулся. Тело затекло не очень сильно, но немножко помассировать руки пришлось. Тут я заметил, что сижу в ресторанном кресле, и мне стало совсем хорошо, потому что все говорило о том, что я, по крайней мере, не так уж далеко от «Сиреневой веточки».
— Ты уж извини! — сказал Санчес, усмехаясь. — Пришлось выдать тебя за припадочного. Чтобы клиенты не очень беспокоились.
— Люблю заботливых людей, — сказал я.
— Странно! — Седой потер пальцами виски. — Вы хотели поговорить с нами, мы хотели поговорить с вами, а разговор что-то не клеится. Придется брать инициативу в свои руки. — И вдруг резко бросил, словно выстрелил:
— Имя?
— Жюль Карне! — лихо отрапортовал я.
— Звание?
— В ЮНДО нет званий. И вам это известно!
— Хорошо, — сказал седой. — Тогда — цель прибытия в Гринкоуст?
— Розыски пропавшего агента.
— Ишь чего захотел, — сказал Санчес. — Твоим агентом давно рыбы кормятся!.. Это тот, который до Д-излучателей дорылся, — пояснил он остальным.
— У вас было только одно задание? — спросил седой.
— Да.
— Хорошо… Мы могли бы рассказать вам об этом агенте. Но не за так, естественно.
— Чем же я должен заплатить?
— Мы бы хотели знать ближайшие планы вашего руководства.
— Об этом может рассказать только руководство. Я — обыкновенный агент.
— Ага, — сказал Санчес насмешливо. — И обыкновенного агента свои же выдают нам!
— Меня выдал предатель.
— Вы думаете? — сказал седой. — У нас есть основания сомневаться в этом… А уж если быть откровенным до конца, то нам абсолютно точно известно, что ваше руководство, а именно некто по имени Алкиной дал указание Артуру навести нас на вашу персону. Каково?
— Почему я должен вам верить?
— Вы можете не верить. Я бы на вашем месте не поверил. Вот только странно, откуда мы знаем об Алкиное, верно?.. Вроде бы не должны знать, а знаем!
Я молчал. Что-то в словах седого было. И оно вполне соответствовало тому, что за мной начали следить сразу по прибытии сюда… Впрочем, то же самое объяснил бы и факт тривиального предательства Спенсера, без всех этих выкрутасов с указаниями.
— Мы вам устроим очную ставку с Артуром, и он все это подтвердит.
— Не сомневаюсь! — сказал я. — Ему ничего и не остается!
— Слушай, Жюль! — возмущенно сказал Санчес. — Неужели ты думаешь, что мы берем на контроль всякого, кто сюда приезжает? Да нам бы никаких сил на это не хватило… Говорю, тебя засветили еще до того, как ты сошел с трапа самолета.
Его вмешательство было лишним. Я, возможно, и поверил бы, что они говорят правду, но после реплики Санчеса мне стало ясно, что все это чушь. В своем возмущении Санчес чуть-чуть, самую малость, но переиграл. По-настоящему возмущенные люди говорят несколько иначе… Ничего удивительного: любитель есть любитель, куда серому армейцу до профессионального секретника!.. А главное, все это было чушью потому, что после сегодняшней ночи они сняли с меня контроль. Если бы они знали обо мне точно, этого бы не произошло. И еще стало ясно, что выдал меня Спенсер только сегодня… Я вздохнул. Надо играть дальше.
— Вы хотите меня завербовать?
Седой поморщился.
— Мы бы хотели перетащить вас на свою сторону.
— Не вижу причин, в силу которых я должен быть на вашей стороне.
— А чистая совесть? — воскликнул лысый. — Вы поймите, Ридер: вы же нам жить не даете!.. А сами, между прочим, с нас кормитесь. Что бы вы делали, если бы нас не было?
— Ковырял бы в носу, — сказал я.
— Вот именно, — зло сказал Санчес. — Или придумал бы нас!.. На большее ты и не способен, лжекосмонавт!
— Спокойнее, спокойнее, — одернул его седой.
— Какое уж тут спокойствие! — проговорил Санчес с горечью. — Борцы за мир… Все на подлости замешано!
Седой встал, внимательно глядя мне в глаза.
— Ну что ж, — сказал он. — Если вас не интересует чистая совесть, это дело вашей совести, извините за каламбур. А как насчет жизни?
— Вот-вот, — ответил я. — Вот и пошел разговор на равных!
— А что нам остается? — Седой грустно улыбнулся. — Поставьте себя на наше место… С вами идет на контакт агент ЮНДО, и тут же, следом, сама ЮНДО выдает его вам! С какой целью?.. А если еще учесть, что вокруг этого агента и так сплошные странности!.. Вы, разумеется, пытаетесь разобраться. Агент же в благодарность за то, что вы его сразу не прикончили, еще и издевается… Как бы вы поступили на нашем месте?
Я пожал плечами.
— Лучшее место для каждого — свое… Во всяком случае, если бы вы попались мне в руки, я бы знал, что с вами делать.
— И что же? — спросил седой.
— Передал бы вас международному суду.
— Но у нас ведь нет такой возможности. На Земле пока еще не существует суда, который бы занялся делом ЮНДО.
— И вы надеетесь его заменить?
— Не надеемся, — устало сказал седой. — Мы всего-навсего защищаемся. У каждого человека есть право на выбор профессии.
— Человечеству слишком дорого стоило право на вашу профессию. Оно оплатило отмену этого права кровавым авансом.
Седой снова поморщился.
— Вот этого не надо! — сказал он деревянным голосом. — Военные появились в силу общесоциальных законов, а не по чьей-то прихоти. И вы совершенно безнравственно обвиняете нас в групповом эгоизме! Тем более, что мы думаем не только о себе, а еще и о миллионах рабочих. Тех самых, кто потерял кусок хлеба, не получив взамен ничего, кроме чувства неуверенности в жизни. Это, знаете ли, никому не нравится…
Седой разволновался, и в речи его появился какой-то акцент. Акцент был почти незаметен, но мне сразу стало ясно, что английский не является его родным языком.
