Наталья Игнатова - Охотник за смертью
Если уж Жирный Пес напугал его настолько, что Альгирдас отделил дух от тела на срок, недопустимый даже для братьев, если только имя Орнольфа вернуло его, то о какой игре могла идти речь?
Золото убивало чары. Оставалась паутина. Но тонкая настолько, чтобы Дигр не почувствовал даже мимолетного касания серебристых нитей. А где тонко, там рвется. И сейчас Альгирдас, внутренне напряженный, как тетива, осторожно выбирал слабину, опутывая врага непрочными, но липкими тенетами.
Паук.
Ждать этого дня, ждать, пока враг станет уязвим, покажет свою душу, доверчиво раскроется завороженный его голосом пришлось слишком долго. Но он дождался. Сил уже почти не осталось. Однако вот он Дигр, с каждым вздохом из врага превращающийся в жертву, и его силы тоже на исходе.
А воли, позволяющей драться, когда ничего, кроме нее уже не осталось, стального стержня внутри у Дигра не было никогда.
Слово Старейшего… нет, слова Альгирдас не нарушит. Он обещал не убивать себя сам. Но кто запретит Дигру убить его?
Что, мразь, язык проглотил? Разучился дышать? Эх, сделать бы так, чтобы удар хватил Жирного Пса не сходя с места! Помраченный своей безумной любовью он забыл, что когда больно ему, он всегда может сделать больно Эльне. И главное сейчас, чтобы он не вспомнил об этом…
– Стремишься к совершенству, Пес? – следи за голосом… дыши ровнее, Паук, не время сейчас дрожать от страха. – Мечтаешь о звездах? Ты настолько ниже меня, что можешь только закрыть глаза, чтобы никогда не видеть неба. Это все, что тебе остается. И жрец, что решил отдать тебя в Ниэв Эйд, был подкуплен. Потому что я не вижу иных причин тому, что ты не был убит сразу после рождения.
Есть!
И Альгирдас победно усмехнулся, когда Дигр с размаху приложил его головой о стену.
Продержаться… недолго. Не потерять сознания от боли. И враг перейдет черту, за которой смерть. Только не дать ему пожалеть себя…
А Дигр окончательно потерял разум, и Альгирдас, сам близкий к помешательству, весело, искренне хохотал, когда обезумевший дан обнаружил, что стал жертвой мужского бессилия.
– Бедный, бедный мужеложец, – переломанными пальцами Альгирдас неловко вытирал выступившие от смеха слезы, – и как же ты намеревался любить меня? Жаркими взглядами? Глупыми словами? Поучись сначала любить свою правую руку, может быть, с ней у тебя получится?
Наспех застегнувшись, Дигр вскочил на ноги и заорал, выпучив ошалелые глаза:
– В курган сидское отродье! Живьем! Немедля!
…Его оставили в подземелье, как был, раздетым и закованным в золото. Притянули к стене медными цепями. И лекарь, боязливо оглядываясь, испещрил его тело множеством неглубоких длинных царапин. Отворил напоследок жилы и ушел, почти убежал в сопровождении таких же перепуганных солдат.
Альгирдас ждал, истекая кровью. Солнце уже село, и очень скоро должны были выбраться на волю хозяева старого упокоища . Били их, били – не добили: шушера, об которую и мараться не стоило, расползлась от братьев по таким вот древним, нелюдским могильникам, и никто не стал искать их по подземным норам.
Вылезут – сдохнут. А пока живут в темноте, кормясь крысами да летучими мышами, не стоит тратить на них время.
То есть так думали тогда, шесть лет назад. Все, и Альгирдас тоже. В его землях хватало курганов фейри, и он взялся сам проследить, чтобы ничего из них не выползало наружу. Теперь вот оказался внутри. Самое время пересмотреть свои взгляды на войну до победного конца.
Что делает сейчас Дигр? Завтра с утра он явится посмотреть, что осталось от Паука, и будет рыдать над останками. А сейчас? Рвет и мечет? Напивается тяжелым, сладким ромейским вином?
Он не тронет Эльне, он забыл о ней, ревность безумца направлена на Орнольфа. А рыжему уж точно не убудет от того, что сумасшедший братец ревнует к нему Альгирдаса…
Месяц назад, Паук, ты тоже не принимал его всерьез, помнишь?
Дигр обманул его дважды. В первый раз, когда проник в дом, защищенный чарами. Это казалось невозможным и все же произошло, и боль от предательства отца, хоть и померкшая, в сравнении со всем, что случилось потом, до сих пор отдавалась в сердце. Второй раз Дигр обманул его, оказавшись безумцем. Альгирдас рассуждал и думал, как обычный человек. Ожидал от врага осмысленных действий, направленных совсем не на те цели, о которых мечталось Дигру. Увидев перед собой захватчика, влюбленного в Эльне, мечтающего о ней и о земле Альгирдаса, он начал бой именно с ним. И потерпел сокрушительное поражение от сумасшедшего, чьи помыслы сосредоточились отнюдь не на женщине и власти…
Перед лицом смерти можно было бы уже успокоиться и перестать судить себя и свои ошибки, перестать вспоминать, наконец. Но плечи сами собой брезгливо передернулись.
– Где вы там, сволочи? – Позвал Альгирдас, просто чтобы услышать собственный голос. – А то я ведь могу и оклематься.
Из темноты раздалось многоголосое шипение. Обитатели кургана проснулись, увидели старого врага и злились теперь с почтительного расстояния, еще не веря в то, что столкнулись не с очередной уловкой Гвинн Брэйрэ.
– Давайте-давайте, – подбодрил их Паук, – все честно. Цепи медные, кровь настоящая, раньше начнете – быстрее закончите, так пошевеливайтесь! Надо же и мне когда-то сдохнуть, – добавил он уже значительно тише.
И вздрогнул, когда совсем близко прошелестело, причмокивая:
– И то верно, мальчик. И то верно. Пришел твой черед.
– Сенас? – не веря, переспросил Паук, напряженно вглядываясь во тьму. Из непроглядной черноты выстрелило болью, и затянувшиеся было раны открылись вновь.
– Не ждал меня здесь, Альгирдас, сын Оржелиса? Загнал ты меня за темные леса, за высокие горы, за море синее, страшное, до самой родины моей далекой. Да только прослышал я, что какой-то дан врага моего злого на цепь, как пса посадил, и служит ему Паук Гвинн Брэйрэ, будто пес. А когда не служит, то дан его, как пса, плетью наказывает. И пересилило любопытство, вернулся я в твою землю, а тут и ты рядышком случился. Стало быть, моя взяла, Паук. Ты меня не упокоил, а я вот напьюсь твоей крови.
– Пей, – хмыкнул Альгирдас, – не подавись только.
Чего хотел Сенас? На что надеялся? Напугать? Да разве сравнится какой-то там повелитель навьев, навсегда заточенный в плоть, лишенный и сил и чародейских умений, с даном Хрольфом? Старый и злобный враг, обычный, не безумнее любого из братьев Гвинн Брэйрэ, что он может? Только убить. Альгирдасу это и нужно.
Он дернулся от боли, когда острые зубы впились ему в шею, но тут же улыбнулся: разве это боль? И закрыл глаза, позволяя жизни утекать из тела. Эта рана не закроется. Сенас умеет убивать.
