Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф
Когда в Палестину вторглись кочевые племена диких евреев, они не умели брать укрепленные и окруженные высокими стенами города и захватили только долины. Города еще многие годы оставались под властью местных, а город на Сионе, к примеру, держался еще сорок лет.
Мне сорок лет не понадобится, чтобы втянуть людей из владений Вирланда в товарно-экономические отношения и привязать их к экономике обновленного Орифламме так, что любая попытка Вирланда снова обособиться приведет к народному возмущению.
Когда Вирланд это поймет, он пожалеет, что не вышел тогда с остатками войска из крепости и не дал мне бой. Погиб бы, но покрыл бы свое имя неувядаемой славой.
Ришар с явным удовольствием осушил вторую чашу сока. С неохотой опустив на стол, обронил:
– С Вирландом пока все спокойно. Мы свои войска отвели далеко, так что ворота его крепости закрываются только на ночь.
– Вирланд что-нибудь предпринимает?
– Пока ничего. Мне кажется, он, как и все мы, пока не понял, что вы задумали…
– Хорошо, – сказал я довольно. – Подлые задумки должны оставаться нераскрытыми. Лишь бы он сам на какую-нибудь глупость не пошел.
Ришар покачал головой.
– Вирланд видит бессмысленность вылазок. Наших войск вблизи нет, а нападать на торгующих горожан или крестьян в поле… Это весьма недостойно для могущественного лорда.
– Да, – согласился я. – То ли остатки чести, так несвойственной сенмарийцам, то ли понимание, что выгоды не принесет…
– То ли осторожность, – добавил он. – Когда непонятно, что задумал противник, лучше выждать. Вот и выжидает… А что вы задумали, сэр Ричард?
Я поколебался, ответил, понизив голос:
– Сейчас он бессильно смотрит, как просто все больше его подданных становятся подданными вторгнувшихся завоевателей. Рядовым жителям все равно, кто король! Им лишь бы налоги поменьше, борьба с преступностью пожестче да жизнь беспечнее.
Дверь распахнулась, вошел высокий и как всегда красивый граф Зольмс, командующий двумя полками элитной конницы, молодой и подтянутый, и только всегдашняя веселость испарилась с его лица, смотрит сурово и держится подчеркнуто строго и с тем достоинством, что переходит в надменность.
К белому шраму на подбородке добавился еще один, пока багровый. Сэр Альвар – фоссановец, а это значит, лично водит в бой конницу и всегда сражается впереди. В Сен-Мари солнце еще сильнее пропекло кожу, из-за чего глаза кажутся совсем светлыми и неприятно пронзительными.
– Сир, – сказал он, – мне передали, чтобы срочно явился к вам.
– Сэр Альвар, – сказал я без всякой преамбулы, быстро и отрывисто, – могу ли я обратиться к вам с просьбой?
Он сказал твердо:
– Приказывайте, сэр Ричард!
Я покачал головой.
– Нет, это именно просьба. Нужно отправиться в Тараскон. К сожалению, там беда. Даже слишком большая, должен сказать с горечью. Пираты вошли в гавань и уничтожили весь тамошний флот. Еще хуже – сожгли береговые постройки, склады, разрушили причалы. Сейчас пираты ушли, но нет сомнения, что вернутся, как только отстроим порт снова. Так что жизненно необходимо укрепить вход в бухту. Там очень удобное место, с берега корабли буквально можно засыпать хоть стрелами, хоть камнями из катапульт… Нам нужен могучий флот, иначе какой я маркиз?
Он быстро взглянул на меня, в глазах мелькнуло странное выражение.
– Простите…
– Прощаю, – ответил я бодро, – заранее. Вы мне нравитесь, сэр Альвар!
– Вы сказали «маркиз»…
Я отмахнулся.
– Это всего лишь титул! На той стороне океана. Здесь я маркграф, там – маркиз. Вообще-то одно и то же, если придираться. Только из маркграфов самый известный – Неистовый Роланд Бретонский, а из маркизов, увы, только маркиза Помпадур… еще та штучка!
Он смотрел неотрывно в мое лицо, в его глазах менялись десятки выражений.
– Сэр Ричард, – проговорил он наконец, – простите, я не могу принять ваше… поручение.
Печаль стиснула мне сердце, я сказал натужно бодро:
– Что случилось, граф?
Он ответил без колебаний:
– У меня сомнения, сэр Ричард. На праведном ли и богоугодном ли пути я теперь?
Я громко ахнул:
– Граф, что случилось? Разве мы не выполняем волю Господа, приобщая целое королевство заново к слову и делу Христа?
– Это да, – ответил он твердо, – здесь нет никаких сомнений. Однако… простите, вы приняли из рук заморского императора титул, который меняет слишком многое. До этого вашего поступка мы шли за вами с верой в сердце! Сейчас заколебались и самые верные ваши сторонники. Я намереваюсь в составе войск лорда Рейнфельса на днях покинуть Сен-Мари. Кстати, сам лорд Рейнфельс уже вывел войска из лагеря и двинулся в сторону Великого Хребта.
Я перевел дыхание и сказал таинственно:
– Ладно, граф… Тайные планы нужно хранить, но я вижу пыл вашего сердца, а еще верю, что скорее умрете, чем выдадите доверенное вам. Слушайте очень внимательно. Мне это королевство понадобилось только ради моря. Я уже заранее приобрел земли в Тарасконе, там у меня лучшая во всем королевстве бухта в личном пользовании. Я даже начал строить порт!.. Да-да, порт. Это и есть моя главная цель. Большой порт, доки, где заложим основы огромного флота. Зачем флот? Посадим на корабли крестоносное войско. Вы поняли?
Он отшатнулся, щеки побледнели, но в глазах вспыхнули звезды.
– Вы хотите сказать…
Он запнулся, я сказал негромко:
– Договаривайте, граф.
Он огляделся по сторонам дико расширенными глазами и договорил совсем шепотом:
– Завоевывать Юг?
– Верно, – ответил я тихо и печально. – Ради этой великой цели, думаю, Господь простит мне мелкие отступления даже от рыцарских правил. Потому что исполняю его самый главный завет: принести слово Христа и в самые дальние земли!
Он смотрел растерянно, я ощутил укол совести, слабенький, правда, совесть у меня еще та, сговорчивая, но все-таки иногда о себе напоминает.
– Но простит ли вас Господь? – проговорил он неуверенно. – Да, я молод… но я знаю, что от имени Господа совершались и злодеяния, и предательства. Не обманывает ли вас, сэр Ричард, враг рода человеческого? Не он ли подсказывает вам эти слова и поступки?
Глаза его стали строгими, я не узнавал того беспечного и веселого гуляку, каким увидел впервые в своей крепости, где он, очарованный красотой Лоралеи, приударил за ней мгновенно и бездумно.
– Мы все боремся с ним, – сказал я поникшим голосом, – но кто из нас может быть уверенным до конца… что борется верно? Разве что святые подвижники? Мне бы страстно хотелось, чтобы во мне жил только Бог и говорил только он… всегда.
– Хотелось бы? – спросил он. – Всегда?
– Уже хотелось бы, – ответил я почти без запинки. – Я успел нажраться того, что восхваляет оппонент Творца. Поверьте, граф, несмотря на молодость, я успел нахлебаться сомнительного счастья жить без Творца в душе. И теперь вот стараюсь… Что скажете, граф?
