Елена Прудникова - Мост через огненную реку
– Глядите-ка! – крикнул пограничник.
Напротив единственного окна, на чистой, не покрытой копотью стене чем-то темным, скорее всего, также копотью было нарисовано уже знакомое им лицо. Энтони остановился, рассматривая изображение. Здесь Хозяин выглядел куда красивее и значительнее, чем на потолке странного зала: прямой нос и рот, миндалевидный разрез глаз, чуть изогнутая линия бровей, и волосы не жесткие и курчавые, а падающие темной глыбой на невидимые плечи. Изображен он был небесталанно, особенно впечатляющим получился взгляд, мрачный и пронзительный. Энтони вгляделся, пытаясь понять, как это удалось сделать.
Все накатилось внезапно: вокруг потемнело, коротко и зло свистнул ветер, в ноги ударило жаром. Где-то наверху возник голос, звучный и холодный.
– Иди ко мне, мой прекрасный рыцарь! – звал он. Энтони рванулся, но омерзительная слабость оплела, как
паутина. Противиться не было сил. А голос все звал, с каждым словом Бейсингем ощущал дыхание его обладателя – нестерпимо жаркое и в то же время пронизывающе холодное. И вот уже он летит стрелой в горячую тьму, а впереди огненный круг мишени. Сейчас стрела ударит в цель, и тогда…
…Первым ощущением было прикосновение холодного и шершавого. Когда в голове чуть-чуть прояснилось, Энтони понял, что это камень. Он стоял, прислонившись к стене коридора, ноги подгибались, Гален поддерживал его… ну, если быть точным, то просто держал, а Габриэль прижимал лицом к камням.
– Сейчас, эйнеро, сейчас он отойдет. От холодненького… Бейсингем тряхнул головой и оттолкнулся от стены, успев
отметить и то, что Габриэль называет генерала «эйнеро», что значит «большой атаман», и то, что Лориан не участвует в событиях, а стоит посреди коридора и ругается самыми черными словами. В лице Галена не было ни кровинки, да и пограничники выглядели немногим лучше. Габриэль протянул фляжку, Бейсингем покорно глотнул и выпрямился, пытаясь справиться с противной дрожью в коленках.
– Идти можете, ваша светлость? – прервав поток брани, спросил Лориан.
Энтони чуть подумал и кивнул.
– Тогда пошли отсюда, – сказал пограничник и двинулся по коридору.
По правде говоря, спорить с ним никому не хотелось.
Полчаса спустя, когда они сидели во дворе, подставляя лица солнцу, все происшедшее могло бы показаться дурным сном, если бы плечи и спина не набухали жгучей болью. Едва они вышли, Габриэль тут же побежал куда-то и через минуту вернулся, неся запасную рубаху.
– Наденьте, ваша светлость, – смущенно произнес он. Бейсингем повиновался, с тупым изумлением разглядывая
рубашку, которую с него сняли: на спине она была располосована на длинные лоскутья, красные кровяные пятна уже начали темнеть.
Они уселись прямо под стеной в тени, пограничники расположились неподалеку. Теодор рассеянно рисовал что-то на земле: палочка, несколько косых линий… Получилась стрелка и круг. Он взглянул на картинку, вздрогнул, быстро ее стер и повернулся к Энтони.
– Что с тобой было?
– Да я сам не понял. Просто худо, и все. Сразу и очень худо… Мрачное место. Ты ничего неприятного не почувствовал?
– Неуютно, конечно, но и только, – пожал плечами Теодор. – Не знаю, с чего уж там в обморок падать. Надо было видеть: разглядываем мы эту разбойничью фреску, и вдруг смотрю – ты прямо на глазах белеешь, взгляд пьяный, вот-вот упадешь замертво. Лориан факел между нами и стеной поднял и как крикнет: «Тащите его отсюда!» Тут, знаешь, было не до субординации, я, как новобранец, без рассуждений, хватаю тебя с одной стороны, Габриэль с другой, и в коридор. А ты уже совсем белый, глаза закатываются. Лориан кричит: «Держите! Не давайте ложиться!», вытащил плетку и как начнет тебя хлестать. Я дернулся было остановить, потом думаю, что ему виднее… И вправду, виднее оказалось, – он махнул рукой и натянуто усмехнулся. – Еще говоришь, что я чувствительный. Молчал бы уж…
Не давая Энтони и слова сказать в ответ, Гален повернулся и заговорил с пограничниками.
– Слушай, Габриэль, я давно хотел тебя спросить, да все к слову не приходилось. Ты же младший брат – почему кровник ты, а не старшие?
– Что? – Габриэль удивленно вскинул голову. – Кровник – это как?
– У эзрийских горцев есть такой обычай: кровная месть. Когда убивают человека твоего рода, то надо отомстить: убить кого-нибудь из рода врагов. И вот когда горец исполнит этот свой долг, он шьет себе красные сапоги и ходит гордый – до тех пор, пока самого не убьют. Я думал, у вас такой же обычай…
– Не… – мотнул головой пограничник, оглядывая сапоги. – Это мне Лориан из Мойзельберга привез.
– Девок охмурять! – хохотнул разведчик.
– Хочешь, тебе обратно отдам? – вдруг обозлился Габриэль. – Тебе нужнее…
Энтони удивленно повернул голову: внезапная вспышка пограничника выходила за пределы отношений, принятых между братьями.
– А что? – спросил он. – Ты девок не любишь? Квентин расхохотался:
– Еще как любит! Только нельзя ему больше. Отгулялся, охмурил уже, кого успел. Женили мы его весной…
– Младшего раньше старших? – удивился цыган. – На что ж это похоже?
– А что старшие? Я уже восемь лет женат. Детишек уже… – сотник хотел небрежно, как всегда, усмехнуться, но улыбка вышла гордой и радостной, – трое…
Лориан хмыкнул.
– Может, и четверо уже… – слегка покраснел Квентин. – Все равно, пока имени не нарекли, считается, что трое. А Лори у нас беглый…
Гален тоже засмеялся.
– Хо! Как и я! Родная душа…
– Его отец женить собрался. Лори говорит: «Нет!» А батя говорит: «Да! Еще не хватало, чтоб я тебя спрашивал!» Батя у нас крутой по характеру, ну да Лори тоже… Они как сцепятся, так словно два жернова, все вокруг в пыль стирают, лучше не подходить.
– Ну, и чем дело кончилось? – поинтересовался Гален.
– А тем, что батя за плетку схватился, а Лори вышел за дверь – и с концами. Оказалось, ушел в Мойзельберг.
– Так вот откуда знание мойзельских тюрем! – усмехнулся Энтони.
Лориан искоса взглянул на него, но промолчал, откинулся спиной на камни, глядя в высокое небо с редкими облаками.
– Два года там пропадал, – продолжал Квентин, – потом вернулся. Сапоги, вот, брату принес, Габи у него всегда из младших любимчиком был. Батя плюнул да больше его не трогал.
– Потому что женюсь, когда захочу и на ком захочу, – проговорил Лориан и завозился, устраиваясь поудобнее на жестких камнях двора. – Без всяких сапог. Износятся сапоги – что потом делать?
– Детей! – фыркнул Квентин. – С детишками куда она от тебя денется?
Лориан ничего не ответил. Он лежал и загадочно улыбался, глядя в небо.
– Есть ведь зазноба-то… – шепнул Галену Квентин, искоса глядя на брата. – По всему видно, есть. Только разве он скажет…
