Антон Грановский - Плащаница колдуна
Прошка взял кусок вяленой оленины и, опасливо поглядывая на бродягу Хомыча, вгрызся в него зубами. Поспешно сжевав кусок, мальчишка ощерил рот и похвалил:
– Вкусно. Я, дядька Первоход, ягоды с усливками люблю.
– А ты ел? – усмехнулся Глеб.
– А то как же. Мы с мамкой в лес по ягоды часто хаживали. А как придем домой, мамка ягоды в тарелку насыплет, а сверху – усливками. – Прошка прикрыл глаза и улыбнулся. – Вку-усно.
Прошка ухватил еще кусок и быстро его слопал. Хомыч посмотрел на него сердитым взглядом и сказал:
– Теперь ясно, за что тебе разбойники рожу порезали. За твою прожорливость ненасытную.
Мальчишка нахмурился и сжал кулаки.
– А ты на меня не кукарекай, петух колченогий, – яростно проговорил он. – И не таким перья ощипывал!
– Что-о? – Старик даже приподнял зад с бревна от возмущения. – Ах ты, недокормыш…
Глеб положил Хомычу руку на плечо:
– Охолони, старик, не обижай мальца. Видишь – он гордый.
Хомыч снова нехотя уселся на бревно. А Глеб запустил руку в сумку, вынул кусочек зачерствелого подового пирога с лапшой и протянул мальчишке:
– На, поешь.
Прошка уставился на пирог, не поверил своему счастью.
– Мне, что ль?
– Тебе, тебе, – кивнул Глеб.
Прошка взял пирог, недоверчиво на него посмотрел, затем быстро сунул в рот и торопливо замолотил зубами.
– Вкусно! – похвалил он. – Будто у мамки.
– А что, мамка часто пироги пекла? – осведомился Лагин.
– А то как же. Все пекла. И левашники, и перепечи, и пироги. Я с горохом любил. И еще – с солеными грибами.
– А батька твой где? – спросил Лагин.
– Помер. Оглоблей зашибло.
– Батька-то, вижу, добрый у тебя был, – проворчал Хомыч. – Не вгонял тебе ума в задние ворота.
– Да уж подобрей тебя, козлобородый, – огрызнулся Прошка.
– Ну, хватит препираться, – осадил их Глеб. Он посмотрел, как мальчишка ест, и вздохнул: – Ума не приложу, что с тобой делать.
– А ты, дядя Первоход, возьми меня с собой, – попросил мальчишка. – Я много не съем. А то могу сам еду добывать. Я коренья съедобные знаю, разбираюсь в грибах и ягодах. Могу сам кормиться.
Глеб вздохнул.
– Знаешь ли, о чем просишь, дурья башка? Мы идем в Гиблое место. И поселений по пути уже никаких не будет. Сделаем так… Сооружу-ка я тебе утром плот, дам с собой еды и пару золотых солидов – и пущу вниз по ручью. К вечеру доплывешь до Черновецких вешек. А там до людей рукой подать.
Прошка нахмурился.
– А что, ежели я с плота в воду свалюсь? У меня, дяденька, в руках силы мало, да и плавать я толком не умею. Тебе, дяденька, конечно, все одно, коли сирота сгинет…
– Только не блажи, – поморщился Глеб.
Прошка послушно замолчал. Глеб похмурился, вздохнул.
– Черт… Откуда ты только свалился на мою голову.
– Их схрона разбойничьего, – с готовностью ответил Прошка.
– Знаю, что из схрона.
Прошка сложил брови «домиком» и тонко проговорил:
– Дядя Первоход, я вам не буду обузой. В руках у меня силы мало, но ноги ходкие. Могу двадцать верст без передыху пройти. И темных злыдней я не боюсь.
– Не боишься?
Прошка покачал головой:
– Неа. Я против них слова заветные знаю. Меня бабка Селеница научила. Скажешь заветные слова оборотню в рожу, он враз сгорит.
– Да ну?
– Точно! А ежели их упырю скажешь, он начнет вертеться на месте. И так – пока голова не отвалится.
– Что-то подобное я вчера уже видел. Ох… – Глеб потер пальцами подбородок. – Задал ты мне задачку, Прохор… Как тебя по батюшке?
– Чего?
– Батьку твоего как звали?
– Ну, Милован.
– Прохор Милованович, значит? Звучит неплохо. Может, ты хоть стишок какой-нибудь знаешь? Или песню?
– Песню знаю. Спеть, что ли?
– Давай, – кивнул Глеб.
Мальчишка набрал полные легкие воздуха и заголосил:
Шел я лесом, шел рекой,
Слышу – кто-то плачет.
Это рыбка рыбака
удилом ху…
– Стоп-стоп-стоп, – оборвал мальчишку Глеб. – Общий смысл я уловил, а конкретика мне не нужна. – Он отхлебнул из фляги и вздохнул: – Эх, Прохор Милованович, Прохор Милованович… Да разве это песня? Вот, послушай-ка.
Глеб задумчиво глянул вдаль и негромко запел:
Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой…
– А в городе том сад, – подхватил Прошка. – Все травы да цветы…
Закончили они вместе:
Гуляют там животные
Невиданной красы…
– Откуда песню знаешь?
– Мне ее отец напевал. Сказал, что от ходоков слыхал.
Глеб усмехнулся и кивнул.
– Да, это я их научил. Что ж сказать. Ты очень ценное приобретение, Прохор Милованович. И от упырей с оборотнями убережешь, и песню, когда на душе волки воют, споешь. Ладно. Сейчас не мозоль глаза и топай на телегу спать. А утром решим, что с тобой делать.
Глеб приложил флягу к губам. Прошка встал с земли и побрел к подводе. Но вдруг обернулся и испуганно проговорил:
– Как же я буду спать в телеге, когда там мертвец?
Глеб отнял флягу от губ.
– Да, ты прав. Хомыч!
– Ась? – откликнулся старик, который вот уже десять минут тщетно пытался сгрызть кусок вяленого мяса беззубым ртом.
– Ты просился в слуги? Так давай услужи. Помоги мальчишке насобирать травы для лежанки.
Бродяга хотел осерчать, но сдержался.
– Ладно, помогу.
– Слышь, Первоход, – с любопытством спросил Прошка.
– Чего еще?
– А откуда они взялись – все эти волколаки, оборотни, упыри? Мне один калика в торговых рядах рассказывал, что когда-то их вовсе не было.
Глеб прищурил карие глаза и велеречиво изрек:
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
– Чего?
– Не бери в голову. Никто не знает, что было раньше.
– И никто не знает, что будет дальше, – глубокомысленно добавил Прошка.
– А вот в этом, брат, ты ошибаешься. Кое-кто знает. И этот кое-кто… – Глеб зевнул, – …хочет спать. Все, кончай треп.
На лес опустилась ночь. На куче травы и мха, тихо ворча что-то во сне, спал Хомыч. Должно быть, пытался отогнать от сумки с харчами очередного нахлебника.
Прошка усмехнулся. При случае нужно будет поставить старого ворчуна на место. Чтобы знал, на кого можно поднимать хвост, а на кого нет.
Прошка блаженствовал на травяной лежанке, смотрел на звезды, просвечивающие сквозь деревья, и ждал своего часа. Он был терпелив, словно охотник, затаившийся в засаде и дожидающийся, пока зверь выйдет на приманку.
Глеб спал по другую сторону от костра, на ворохе сухой травы. Грудь его вздымалась мерно, а из приоткрытого рта вырывался легкий храп. Рядом валялась опустевшая фляга. Прошка подождал еще немного для верности, а потом потихоньку поднялся с лежанки.
