Иван Казаков - Найденыш - 3
*** Широкая кровать под прозрачным балдахином. Окна занавешены, чтобы свет не мешал таинству любви. Первая брачная ночь, а вернее день, должны пройти в тишине и покое. Санду обрядили в кружевную, почти прозрачную рубашку, умастили тело благовониями, а перед тем долго мыли в горячей воде, погрузив в большую ванну. Отмыв, положили на массажный стол и не обращая внимания на слезы и стоны боли, выщипали все волосы на теле. Когда она попыталась высказаться против, крупная женщина в кожаном фартуке, ловко оперировавшая стальными щипчиками, грозно заявила, что обросшими, как дикие звери, ходят только провинциальные невоспитанные женщины. Госпожа ведь не хочет, чтобы все подумали, будто она дикая провинциалка? Госпоже было наплевать – лишь бы они от неё отстали и Санда позволила делать все, что они считают необходимым, отстранившись от своего тела далеко-далеко, будто взлетев над ним под потолок... Наконец, процедуры закончились и её отвели в спальню, ожидать прихода мужа. При слове муж у Санды возникал только один образ – крепкое, красивое, желанное тело Неда, у которого она знала каждый уголок, и которое умело сделать так, что девушка взлетала в небеса от наслаждения и теряла сознание от счастья. А этот, седеющий мужчина, отяжелевший и грузноватый, никак не мог быть её мужем, ну никак! Но он был. И сейчас он должен войти, обнажиться перед ней, вжать её в постель и... При этой картинке Санду начинало колотить. Умом она понимала, что Хеверад, в общем-то, красивый мужчина, пусть и гораздо старше неё и годится ей в отцы, что на самом деле это завидная партия, что любая девушка в провинции и в столице с радостью запрыгнула бы к нему в постель, считая это за честь, но... она ничего не могла с собой поделать. Видимо все-таки любила Неда. А может это бунтовала её свободолюбивая натура – Неда выбрала она сама, а Хеверада ей навязали, да ещё такими жестокими методами, что отбили охоту смотреть на него на долгое, долгое время, если не навечно. Тихо, почти неслышно скрипнула дверь, паркет зашуршал под чьими-то ногами. Санда зажмурила глаза и сделала вид, что спит. Мужчина тяжело присел рядом с ней, посидел с минуту, будто решаясь, затем тонкое шелковое одеяло поползло в сторону. Ещё посидел, и подол кружевной рубахи стал подниматься, обнажив Санду до пояса. Она застыла, сжав кулачки и вытянувшись так, будто её разбило столбняком. Рука мужчины прокралась к бедру девушки и нежно коснулась гладкой кожи, тут же покрывшейся мурашками как от ночного сквозняка. Из глаза Санды потекли слезы, она застонала и задрожав, задыхаясь, выдавила: - Не надо! Я не хочу! Нет! - Я тебе так противен? – грустно сказал Хеверад, проводя тыльной стороной пальцев по бедру напрягшейся девушки – ведь не урод, как мне кажется. Меня женщины вообще-то любят... - Вы не урод... но я не люблю вас И не хочу... пожалуйста, оставьте меня в покое! Если вы сейчас меня... я умру! Я что-нибудь с собой сделаю! Не прикасайтесь ко мне! - Как скажешь - хрипло сказал генерал, рука которого блуждала по телу девушки – я могу подождать, когда ты успокоишься. Я не насилую женщин. Дождусь, когда ты сама попросишь меня. - Договорились! – Санда отдернулась в сторону, а Хеверад вытер со лба пот, рукой, от которой пахло благовониями и чистым девичьим телом. Кто бы знал – сколько труда ему стоило не наброситься на эту нежную недотрогу и не вжаться в нее, раздвигая, расплющивая нежную прекрасную плоть! Когда-то, двадцать лет назад он так бы и сделал, не взирая на последствия, влекомый животным желанием. Теперь, став седым, умудренным опытом, он знал, что недоступный плод слаще всего. И ещё он знал, что никакие крепости не устоят, если правильно вести осаду. А Хеверад умел брать крепости. Везде. На войне, в политике, в торговле и... в постели. Генерал встал с постели, посмотрел на сжавшуюся в углу кровати девушку и улыбнувшись, погрозил ей пальцем: - Все равно ты будешь моей! Ты полюбишь меня! Я лучше твоего Неда! И я это докажу. Тебе придется меня полюбить – другого выхода у тебя нет. Впрочем – у меня тоже. Я готов ждать долго, сколько понадобится. Ты умная девочка, и должна понять, должна смириться. Мы с тобой сделаем великие дела! Воля судьбы свела нас вместе, и грех не воспользоваться этим обстоятельством. Считай это за некую сделку – ты предоставляешь свое тело, и взамен получаешь власть, почтение подданных, огромное богатство, мою любовь и преданность. А любовь придет, когда ты поймешь, что я лучшее, что ты могла получить. Генерал резко повернулся и пошел из комнаты, решив вызвать двух рабынь-массажисток – напряжение требовало выхода. Девушка возбуждала его так, как не возбуждала ни одна женщина. Он пытался анализировать этот факт, и пришел к странному выводу – дело было даже не в том, что она прекрасна, обладает великолепным молодым телом, которому позавидует любая женщина, нет! Главное – она была символом – символом власти, которую он хотел иметь. В лице Санды Хеверад овладевал всем государством, всем миром - ведь его амбициозные планы простирались дальше на Юг! На Север! На Запад и на Восток! Империя – вот что было его целью. Восстановление огромной континентальной империи, а затем... затем весь мир! Молодых красоток много, а королева Замара – одна. И он будет обладать ей. Прикрыв дверь в спальню, Хеверад досадливо покачал головой – не получится уговорить, обаять – есть маги, которые могут навести морок, напоить любовным зельем, от которого Санда будет кидаться на любого мужчину, упрашивая, чтобы он ей овладел. Хеверад знал, что существуют такие средства, даже сталкивался с таким возбудителем – у него была любовница, молодая жена одного высокопоставленного вельможи, которая обожала пользоваться такими препаратами. Хеверад встречался с ней на протяжении месяца, а потом сбежал, не выдержав любвеобильности женщины, и того разврата, который устраивала эта дама. Ей мало было его одного, она требовала нескольких мужчин одновременно, а ещё – обожала, когда муж наблюдает за этим безобразием, сидя в соседней комнате и заглядывая через специальное отверстие в стене. Она как-то призналась в этом майору Хевераду – после признания он не мог уже кувыркаться с похотливой красоткой, ему казалось, что отовсюду в его голый зад заглядывает престарелый муж любовницы. Хеверад вздохнул, отбрасывая видение обнаженной Санды, лежащей с закрытыми глазами и вытянувшейся в струнку, и тяжело пошел по коридору, в конце которого виднелся вооруженный охранник во всем снаряжении, с обнаженным мечом на плече. Охрана дома была основательно усилена – по время этого политического кризиса можно было ожидать чего угодно - штурма дома, попытки захвата или просто подсыла наемных убийц. Дом был просто напичкан охранниками, которым даны строгие инструкции – не спрашивая имени, рубить всех незнакомцев, которые окажутся в пределах видимости. Чужие здесь не ходят! Неожиданно генералу показалось, что в спальне Санды раздался крик. Он остановился. Прислушался – нет, тихо. Но определенно крик был! - Стража, ко мне! – взревел Хеверад, и тут же со всех сторон с грохотом к нему бросились бойцы, прятавшиеся за занавесями в нишах, за углами, за статуями богов и прекрасных дам, приподнимающих легкие одеяния. - За мной! – крикнул генерал и бросился к спальне, от которой отдалился шагов на пятьдесят. Дверь спальни оказалась запертой. Генерал ударил плечом, но дубовая пластина даже не дрогнула, принимая на себя удар стокилограммового тарана. - Вышибить дверь! – закричал генерал, скривившись, и потирая ушибленное плечо. Гвардейцы в латах, сцепившись по трое, начали ломать, разбегаясь и врезаясь стальными таранами-плечами, но сделанная на совесть, дверь держалась. Наконец, прибежали двое с боевыми топорами, и начали рубить неподатливое дерево, с хаканьем опуская тяжелые лезвия секир на полированный дуб. Через минуту дверь начала сдаваться и показалась стальная задвижка, запирающая вход. Солдаты отодвинули тяжелую кованую полосу, дверь распахнулась. Расталкивая солдат генерал вбежал в спальню, бросился к постели... Санды не было. Окно открыто, и прохладный ветер с гор, несущий запах трав и снежных ледников, колыхал тяжелые, вышитые золотом портьеры... Хеверад начал материться – виртуозно, самыми грязными словами, какие знал, какие слышал ещё в юности и с тех пор никогда не говорил. Потом зарычал, как зверь, и когда кто-то тронул его за плечо, он чуть не набросился с кулаками на этого человека и только в последнюю секунду опомнился, глядя на начальника стражи поместья налитыми кровью выпученными глазами. - Господин генерал! Записка! - Какая записка? – прохрипел Хеверад, пытаясь взять листок бумаги. Его руки прыгали, тряслись от возбуждения и он никак не мог поймать маленький листок. - Читай! – приказал он, закусив губу и не чувствуя, как капли крови выступили у него из-под острых, достойных дикого зверя зубов. - «Она жива. Занимайся своим делом, не совершай необдуманных поступков. Сделаешь ошибку – она умрет. И ты умрешь». - Подпись есть? – каркнул генерал, с трудом протолкнул комок в горле. - Нет, господин генерал. Все, что есть. Больше ничего. - Сыщиков ко мне! Лучших сыщиков города! Мага из сыскной канцелярии. Лучшего мага! Быстро! Все забегали, затопотали, начальник стражи отдавал распоряжения, а генерал сидел на карюю кровати, где недавно гладил бедра своей молодой жены и думал о том, что так все обычно и бывает – в тот момент, когда ты считаешь, что находишься на высшей ступеньке, считаешь, что победил, откуда-то выскакивает запасной полк врага и бьет тебе в спину. И остается только молиться богам, да рассчитывать, что строй не сломается и выдержит удар. Сыщики появились минут через тридцать-сорок. Ходили по дому, делали умные лица, расспрашивали слуг, рабов, солдат охраны. Через час работы главный сыщик доложил о том, что никто ничего не видел, и куда девалась генеральша никто не знает. Маг сыщиков тоже не дал никакого результата, за исключением сделанного вывода, что работал сильный маг, создавший широкомасштабную иллюзию-прикрытие, под защитой которой, средь бела дня, преступники проникли в дом генерала. Все. Больше никаких сведений не было. Оставалось или ждать, или же пытаться что-то сделать. Что? Генерал пока не знал. Но надеялся, что его хитрый, изворотливый ум, выручавший его во многих переделках, не подведет и выдаст решение в ближайшее время. А пока оставалось утешаться мыслью, что Санда жива. А раз она жива – ещё не все потеряно.
