Оливер Джонсон - Последняя Утренняя Звезда
Он повернулся к северу, к Бронзовому Воину. Тот стоял на страже, в точности на том же самом месте, куда он встал вчера за закате. Воин выглядел как статуя, стоявшая на маленьком каменном возвышении в пятидесяти ярдах отсюда. Тридцать футов в высоту, твердый металл, сиявший серебром в свете луны, на руках — массивные наручи, на ногах — огромные наколенники. Его голова медленно повернулась на шейных шарнирах к Уртреду, и, внезапно, глаза открылись и из них вырвались красные лучи, окатив молодого жреца рубиновым светом. Лучи пронзили даже маску, наполовину ослепив Уртреда.
Уртред наклонил голову: еще один шок, на его одеяле кто-то сидел. Таласса: в рубиновом сиянии глаз Воина копна ее волос сверкала как медь. Теперь он понял, почему Бронзовый Воин смотрел в его направлении — он смотрел не на него, а на Талассу. Только тут он вспомнил прошлый вечер. Когда все огни погасли, она пришла к нему.
Ночью было очень холодно; он услышал как снег скрипит под чьими-то легкими шагами, почувствовал, как кто-то встал на колени рядом с ним, а потом скользнула к нему под одеяло. У него едва хватило смелости, чтобы дышать и шевелиться, когда он почувствовал, как ее тело прижалось к нему, почувствовал ее обжигающее тепло.
Возможно она должна была ускользнуть перед рассветом, как она делала все прошлые ночи. Уртред понимал, почему она так поступала. Она больше не была храмовой проституткой, как в Тралле. Для деревенских она была Светоносицей, полубогиней, существом выше плотских стремлений и желаний. Но сейчас ее увидят все северяне и Джайал, тоже. А что касается его клятвы целибата, да, она теперь просто обман.
Уртред вызывающе поглядел по сторонам. Горцы стояли, отбросив свои пледы и приготовив оружие, глядели на него и Талассу, на их лицах были шок и удивление.
Но во всей этой суматохе был один человек, который оставался совершенно неподвижным. Джайал Иллгилл. Он тоже вскочил на ноги, но, в отличии от других, все его тело напряглось, лицо побелело, и он глядел вперед, как если бы видел что-то, происходившее далеко впереди. В руке он держал Зуб Дракона, сверкавший белым огнем. Даже на расстоянии нескольких ярдов Уртред видел, как дрожит рука молодого рыцаря.
Не обращая внимания на взгляд горцев, Уртред натянул плащ на свое долговязое тело, пересек поляну и встал рядом с Джайалем. Таласса встала и тоже подошла к ним.
Лицо Джайала было похоже на безжизненную маску, на которой слегка подергивались только бескровные губы. По его пустому взгляду и белизне глаз было ясно видно, что он смотрит вдаль, туда, где небо уже посерело и смутно вырисовывалась линия холмов, которые они увидели за краем леса накануне вечером. Его тело сотрясали конвульсии. Уртред решил, что у него опять один из тех припадков, которыми он страдал с тех пор, как они ушли из Лорна. Еще одно из тех мгновений, когда Двойник возобладал в его сознании. Каждый раз в таких случаях Джайал впадал в ступор, как и сейчас.
Уртред колебался, не зная, должен ли он коснуться Джайала и попытаться вернуть его к жизни, или подождать. Но тут молодой рыцарь резко открыл глаза, приходя в себя, и увидел жреца, стоящего рядом. Он повернулся, прижав одну руку ко лбу, и вытянул вторую в сторону далекого горизонта.
— Мой отец, — прошептали бледные губы.
Уртред невольно посмотрел туда, куда смотрел меч. Ничего, за исключением облетевших деревьев, снега и далеких холмов. — Что с ним? Что ты видишь?
— Я видел его.
— Это только сон, — ответил Уртред, протягивая руку в перчатке, чтобы успокоить его, но Джайал не обратил внимание на его слова.
— Я видел его так же ясно, как вижу тебя, — твердо сказал он. — Он был в Искьярде, глубоко под землей. Я шел к нему по длинному темному тоннелю. Я увидел свет Жезла, а потом — темнота.
— Сон, только сон, — повторил Уртред.
Вот теперь Джайал повернулся лицом к нему. — Я больше не вижу снов, жрец. Сны — для тех, кто является частью этого мира. Но я не живу ни в этом мире, ни в другом, мы с Двойником зависли между мирами. Когда я сплю, я вижу Мир Теней, и когда просыпаюсь, тоже.
Он помедлил, его беспокойные глаза сверлили маску Уртреда. — Ты жрец, человек Бога. Ты можешь создавать драконов и стены огня. Но что ты знаешь о другой магии, о магии Теней? О магии, которая крадет сны человека и подсовывает ему другие? Что это за человек, если даже его сны не свободны? Сегодня ночью Двойник проходил ко мне, пока я спал. Он показал видение отца. В последний раз я видел его семь лет назад на поле боя в Тралле, и внезапно, он очутился здесь. Он держал сверкающий Теневой Жезл, но пока я глядел на него, свет умер, и все стало темно.
— Что это означает? — прошептал Уртред.
Мрачная улыбка перекосила рот Джайала. — Неужели ты не понял? Он хочет, чтобы я поторопился, чтобы как можно быстрее шел в Искьярд. Он хочет показать мне, что отец в опасности, ему нужна моя помощь. — Джайал тряхнул головой. — Как бы быстр я не был, одно мне ясно: отец мертв; я точно это знаю. Двойник завладел Жезлом: теперь он управляет нашими судьбами.
Уртред повернулся к Талассе, надеясь, что она сможет как-то успокоить младшего Иллгилла, если он сам не в состоянии. Но она промолчала, и только опустила глаза к земле.
Джайал заметил их молчаливый обмен взглядами и его губы исказила усмешка, которая вполне могла бы принадлежать его злому близнецу. — Теперь в понял. Вы вместе и ничего не можете сделать для меня. Живите и радуйтесь своим снам. — С этими словами он пошел, спотыкаясь и оступаясь, через глубокий снег к снежным равнинам и черной линии холмов. Потом, внезапно, он охватил голову руками и резко остановился.
— Простите меня, друзья, — сказал он, все еще глядя на еле видимую линию холмов. — Я сражаюсь из всех сил, но, как рак, его голос, проникает в сознание и я говорю его словами. Когда-то я был самым обычным человеком. У меня были желания и надежда. Но все исчезло, уничтоженное этим шепчущим голосом. Другие живут: любят, наслаждаются, с удовольствием пьют вино, радуются смеху друзей. Но они не родились с голосом в голове.
Он поддал ногой, в воздух взлетел снежный гейзер. — Не думайте, что я всегда был Джайалем Иллгиллом. — Он ударил в грудь рукой в латной рукавице. — Когда-то в этом теле жили две души: добрая и зная. В детстве темный голос постоянно нашептывал мне и требовал делать разные гадости — и когда на меня находила мрачное настроение, я не пел, а рычал; не дрался, а разрывал все вокруг на куски, не пил, а плевался. Все наоборот, вот что происходило со мной во время приступов. Я становился им, Двойником, и то небольшое хорошее, которое было во мне, исчезало. Только когда Манихей изгнал этот голос в Тени, я опять начал жить. Но от зла, сотворенного однажды, не так просто избавиться. Двойник будет жить, пока дышит это отнятое у него тело, потому что как любой предмет не может существовать без тени, так и тень не может существовать без предмета. Зло будет владеть мной, пока я не умру.
