Customer - Убей свои сны
- Да не буду я критиковать, шмук ты мелкий[31]! – сварливым голосом заявило нечто. – Просто наведи порядок в собственной голове. Между прочим, ты хоть понимаешь, как всё здесь устроено? Вот ты пришел, навыдумывал всяких ужасов про ни в чем не повинный уголок для медитаций, сейчас еще представишь себе народец с костями в носу и в меховых жилетах, а я на все это любуйся?
- А что, мои представления имеют какую-то силу? – удивился я.
- Настоящие – имеют, - убежденно ответил голос. – А настоящие – они всегда такие страшные… Если ты сейчас представишь скатерть-самобранку, воплотить ее у тебя не получится. Зато леса кикиморами населить – будьте довольны, готовьтесь к встрече!
- Значит, на самом деле кикимор у вас не водится?
- Все у нас водится. Но если ты не будешь про них думать, они к тебе не выйдут. У них своих дел по горло.
- И каких?
- Своих. Зачем, по-твоему, кикиморы нужны?
Я призадумался. Путников пугать? Меня всегда интересовало, чем занимается нечисть, когда ей не хватает опасливых путников. Белок пасет? Ромашки окапывает? Дубы пинает? Дети стихий из моего мира, похоже, были заняты исключительно человеческой расой. Нашими эмоциями и настроениями, побуждениями и метаниями. Правда, в моем мире люди были самым многочисленным, самым опасным и самым любопытным народом. Народом, который полагал, что он – единственный. Венец творения и краеугольный камень смысла жизни. А знай хомо, что он тут не единственный сапиенс, что бы он подумал о других сапиенсах?
Наверное, счел бы другие расы вполне самостоятельными и довольно замкнутыми. Долго и со смаком сплетничал бы про их умственный и физический потенциал, пришел бы к выводу, что до людей им далеко, хотя и они, чужаки, кое-что могут. Например, петь громкими приятными голосами, как вымершие в незапамятные времена неандертальцы.
Погруженный в размышления о певческих способностях неандертальцев, я все шел да шел. Бестелесный собеседник деликатно помалкивал. Становилось скучно.
* * *
Почти незнакомый красивый мужчина сошел с холмов. Я так и не вспомнила, где я могла видеть это лицо, если не считать встречи в кафе, когда мы в очередной раз поругались с Ларисой. Ветер трепал его светлые волосы, на лице застыло упрямое выражение. Он шел разрушать, я это понимала. И не могла его остановить.
Ну почему, почему люди так любят врываться на чужую территорию демонами хаоса, уверенными в собственной непогрешимости? Что я ему сделала, этому красавчику, отчего в его душе зрело непреклонное, мстительное чувство? Дорогу ли я ему перешла, злое слово сказала, кусок хлеба отняла в трудную годину? Нет. Я бы помнила. Я помню все свои жестокости. Именно потому, что НЕ ХОЧУ их совершать. Меня ВЫНУЖДАЮТ поступать жестоко. Тем, что приходят в мою вселенную и начинают в ней распоряжаться, как в собственном чулане. Это – сюда, это – туда, а вон то вообще с глаз долой… Да кто вас звал-то? Кто вашего мнения спрашивал?
Хуже всего была закрытость, непроницаемость пришельца. Не могу понять, зачем он может пригодиться мне, а я - ему. Нет у него предназначения, нет желаний, касающихся меня, нет цели, нет оружия. Идет себе и идет, только прихрамывать начал.
Вооруженный человек открыт. Большая часть его разума – как на ладони. Привык решать задачи грубой силой. Верит в могущество клинка, ствола, дубинки и рогатины. Все кругом – враги, слабосильные или могущественные. На равных ни с кем разговаривать не обучен, свое возьмет – и будет брать, пока не свалят его, не пригвоздят к колесу, к дыбе, к стене темницы. Но и там не успокоится, будет искать возможностей спастись, так и умрет, не поняв, что жизнь его кончилась давно, в миг пришествия сюда с оружием наперевес.
А безоружного и трогать стыдно. Не хочу стыдиться себя за беспричинную жестокость. Не хочу ступать на тропу садизма. Не хочу располовинить себя, развеять пол-души по ветру и потом нуждаться в издевательствах над другими, лишь бы ощущать себя ЕДИНОЙ. Хочу, чтобы меня у себя было ДОСТАТОЧНО.
С другой стороны, чужаки – всегда нарушители. Законов моих он не знает, на то, чтоб разобраться, времени себе не даст, как только в точку сгущения войдет, примется свои порядки устанавливать. Я, конечно, могу водить его безлюдными тропами, вдалеке от мест, где сконцентрирована моя мощь и мой закон. Ни в город, ни в деревню не придет. Так и будет скитаться, пока… Пока что? Не свалится замертво? Это не лучше сбрасывания со скалы. Это хуже. Злее. Циничнее. Фальшивее. Вроде как ничего я ему не делаю, жду, авось сам помрет.
Путник мой обреченный садится на ствол упавшего дерева, расшнуровывает ботинок, снимает носок. На ступне – волдырь. Обычное дело для горожанина, спустившегося с холмов.
- Ты меня не бойся, - мягко говорит он, разминая ногу. – Я не тать, не киллер какой. Разве что немножечко шпион.
- А хозяева у тебя есть, шпион? – оживляюсь я.
- В определенном смысле есть… - пожимает плечами он. – Три стихии – воздушная, водная и огненная. Честно-честно.
- Эколог, что ли? Так здесь никаких техногенных ужасов нет, можешь мне поверить. Лично наблюдаю, чтоб никто природе не гадил.
- Верю. В этом мире у тебя благодать, на земле мир и в человецех благоволение. А там, откуда я пришел, - совсем наоборот.
- Знаю я, откуда ты пришел, - ворчу я. – Оттуда, откуда я ушла. Сюда. Чтобы здесь все было по слову моему. Как надо.
- Ты уверена, что знаешь, КАК надо?
- Уверена. – Твердость в моем голосе харизматичная. «Не женщина – богиня!» - Я все рассчитала и разобралась. В себе и в тех, кто мне подвластен. Я знаю, на что они годны, я знаю, на что годна я. И не беру на себя лишних обязательств. Но и своим подопечным лишнего на плечи не взваливаю. Ни людям, ни животным, ни растениям. Вот такая я самоуверенная.
- Где же ты проходила… первую практику?
- Там же, где и все. В реальности. В нашей с тобой реальности, незнакомец. Жила себе, жила, да и поняла однажды: я скоро сломаюсь. Или взорвусь. Или растекусь лужей. Потому что никто не думает обо мне. О том, сколько я снесу, не переломившись. Потому что вселенной от меня нужно, чтобы я везла и не вякала. И тогда я вспомнила историю о хитрых ослах.
- О хитрых ослах?
- Ну да. Человек считает осла глупым, потому что тот временами останавливается – и ни с места. Вроде как тормозит. Хотя на самом деле это означает: животное чрезмерно или неправильно нагружено. Но человек бесится, ругая вьючную скотину, а не криворукого себя. Когда-то где-то – уж извини, точно не помню - ослы перевозили грузы из одного места в другое. Тех, кого уже навьючили, погонщики связывали цепочкой и вели из пункта А в пункт Б. А тех, кто вернулся из пункта Б порожняком, ставили в конец очереди с пустыми торбами, чтоб дожидался погрузки. И вот обнаружилось, что несколько ослов, дойдя до головы очереди, преспокойно выходили из шеренги менее изобретательных собратьев и шли в конец очереди. И ничего никуда не возили. Просто аннулировали из своей трудовой повинности этап перевозки грузов. Погонщики бы так и ничего не заметили, но другие животные, которым пришлось двигаться быстрее, чтобы доставить груз, начали болеть. Только тут поняли: дело нечисто. Но хитрые ослы еще несколько дней людей дурачили. Никто просто НЕ МОГ поверить, что махинацию затеяли безмозглые, как всем казалось, твари, а не какой-нибудь из погонщиков…
