Андрей Басирин - Убить Ланселота
Река событий вышла из берегов. Плотины и шлюзы реальности угрожающе затрещали, грозя развалиться. К счастью, у реальности есть свои способы самозащиты.
От цели Истессо отделяли считанные шаги. Клубок мчал по следу, словно гончая, преследующая зайца. Будь у него легкие, он повизгивал бы от радости, заходясь от пьянящего чувства погони. И плевать, что зверь опасен, что это не просто заяц, а матерый вепрь или того хуже. Как говорят варвары, «кто не одалживает Гури в счет будущей казны, тот ничего не смыслит в виноделии».
– Налево, налево, – бормотал Хоакин. – Дверь налево… И там шарлатан.
Слева была лишь одна дверь. На ее пороге стоял юноша в черном. Щеки его подозрительно поблескивали, золотистые волосы ниспадали на плечи в художественном беспорядке. Рукава рубашки (черной) были кокетливо подвернуты, обнажая тонкие руки. На левой штанине (тоже черной) золотилась веточка дрока.
На бледном лице юноши ярко выделялись веснушки. Туши на ресницах было многовато даже на неискушенный взгляд стрелка. Кафтан на груди подозрительно оттопыривался.
– Здравствуйте, незнакомец, – поздоровался «юноша» ненатуральным басом.
– Добрый день, сударь, – осторожно отозвался Хоакин. Называть незнакомца «сударем» было неудобно, «сударыней» – невежливо. Для любого маскарада должны быть свои причины. – Вы чем-то опечалены? – спросил он. – Могу ли я вам помочь?
– Помочь? Вовсе нет, – Переодетая девушка шмыгнула носом. – Печаль? Ха. Скажите еще, что я плачу!
Стрелок не ответил. В разговоре с женщинами не стоит указывать на очевидное. Может получиться неловко.
– О нет, я не плачу, – продолжила переодетая. – Просто у меня неприятности.
– С шахматами?
– Верно.
– А может, еще и с некоей шкатулкой?
– Да. Но откуда вы знаете? – Она нервно затеребила в руках берет (угольно-черный), не замечая, что ломает перья (агатовые).
Маггара с интересом выглянула из чайника. Хм, подумала она. То, что черный цвет стройнит, – это иллюзия. Когда рядом меч Ланселота, понимаешь это очень хорошо. Но все же, все же…
– Неважно, судары… сударь. Это Бахамотова Пустошь. Интригами здесь занимаются все кому не лень. А интриги – такая вещь, они принадлежат всем и никому в отдельности.
– Точно. – Девушка шмыгнула носом. – Это верно.
– Скажите: знакома ли вам некая Джинджелла?
– Да! Это же… – Незнакомка зажала рот ладонями. – Знакома, в общем.
– А Тальберт?
– У вас есть известия о нем?! О мой спаситель! – Она в молитвенном жесте прижала к груди ладони. – Я думала… то есть думал прокрасться в кабинет господина Морендо. Он законченный мерзавец, конечно. Мне надо было подслушать его разговор с первым министром. Но вместо Неддама пришел какой-то выцветший противный анатолаец…
– Эрастофен?
– Наверное. Они принялись рассуждать о чудище. Такая скучища! Жертву, говорят, принесут сегодня в полдень.
– Жертву?
– И с героями что-то неладное. Что господин Дури… Бил-Мимо – так, кажется? – надежд не оправдал. А некий Хоахихин Из-теста… но вам, наверное, это все ужасно неинтересно.
– Рассказывайте, – потребовала Маггара. – Что он?
– Пропал без вести. – Девушка невинно хлопала ресницами, переводя взгляд с Истессо на фею. – Его ищут, хотят заключить в удочку.
– В удочку?!
– Ну в удилище, – исправилась она. – О боже! Бледный сказал господину Морендо, что Хахахин… Ох!…
– Что с вами? Вам плохо?
– Нет, ничего. Ой, кажется у меня тушь потекла.
– Нисколько, – отрезала Маггара. – С тушью все в порядке. Вы продолжайте, продолжайте суда… рь.
– Продолжаю. В общем, этот Эрастофен говорит… Ох! Он такой бледненький. Мне его жалко.
– Да что же он говорит-то наконец?!
– Говорит, Хахахин отправился к шарлатану. Очень спешит он. Необходимо его задержать.
– Благодарю вас, милая Джинджелла. – Стрелок поклонился. – Вы мне очень помогли. Чтобы отплатить той же монетой, скажу: ваш брак с господином Педале разрушить легко. Для этого Тальберту нужно воспользоваться Башмаком…
– …Безысходности. О боже! – Девушка запрыгала на одной ножке. – Я знала, знала! Конечно же. Сапог Обуревания! Сандаль Великолепия! – закричала она, убегая.
Черный вихрь пронесся меж цветных витражей. Вместе с Джинджеллой умчались ее горести и победы, чужие интриги и приключения. Реальность вновь вернулась в свое обычное русло.
«Какая разница – кто подслушивает чужие разговоры? – подумал Хоакин. – Главное – оказаться в нужное время и в нужном месте. Пусть ей повезет. Да и мне тоже, если на то пошло».
– Бле-э-эдненький, стра-а-шненький, – протянула Маггара. – И сюда, значит, добрался прохиндей.
– Ты о ком?
– О выцветшем философе с красными глазами. Он называет себя Эрастофеном из Чудовиц.
– Ты тоже его знаешь?
– Еще бы не знать! Черная книга, страница сто восемнадцать. Мы с Инцери попали к тебе не просто так. До этого мы путешествовали с Эрастофеном.
– Интересно. Я хотел бы это прочесть.
Хоакин потянулся к сумке, где лежала книга. Но тут же одернул себя:
– Не время. Сперва заглянем к шарлатану. Ведь мы почти у цели.
Цель действительно была близка. Как ни торопился Эрастофен, пытаясь остановить Хоакина, он опоздал.
Зазвенел колокольчик. Победно заскрежетала дубовая дверь с короной и двумя «Р» на табличке. В приоткрывшуюся щель ударили отблески алхимических огней. Аромат ладана, вонь тухлых яиц. Бульканье реторт и рев пламени в атаноре.
Шарлатан волшебничал.
Истессо тихонечко вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Глава 6
СПАСИТЕЛЬ ДЕВ, ИЛИ ЖЕРТВА МИФОТВОРЧЕСКОГО АРХЕТИПА
Государство – это я, говаривал Король-Солнце.
Фью Фероче выражался иначе: «Государство – это я и моя лаборатория». В лаборатории рождалась внешняя и внутренняя политика Тримегистии. Отсюда исходили чары, державшие в подчинении страну.
На полу лежала гигантская шкура белого тигра. Оконные витражи расцвечивали ее всеми красками радуги. Под потолком висело чучело крокодила – знак того, что хозяин кабинета причастен к тайнам алхимии. Стен не было видно за книжными полками. Книги были повсюду, даже на полу, среди имских пирамидок и глобусов Тримегистии.
В центре всего этого великолепия возвышался лабораторный стол, уставленный колбами и ретортами, змеевиками и мензурками. Перегонный куб побулькивал, время от времени выпуская клубы аквамаринового пара. При взгляде на него в голову забредали мысли об утопических городах будущего… вернее, о макетах городов – из стали и стекла. Естествоиспытательский дух царил в кабинете, скапливаясь на предметах подобно пыли на антресолях.
