Денис Луженский - Воин вереска
Встретившись с трактирщиком взглядом, Рэлек одними глазами указал ему на лестницу. Тот, поколебавшись, судорожно кивнул. Что ж, спасибо и на этом, старик. Можно было уйти, но он уже принял решение и не собирался отступать. Где-то за его спиной на улице, быть может, ещё таял в тумане призрак девчонки… Нет, нельзя поддаваться! «Ночной мотылёк» — не тот зверь, которого можно травить без риска для собственной жизни! Поудобнее перехватив под плащом ложе взведённого арбалета, Рэлек забыл о запуганном Гарбиусе и поднялся на второй этаж.
Вот и коридор… Обычный полумрак, лампа сегодня едва горит. В конце коридора — решётчатое оконце, выходящее на двор. У оконца, спиной к лестнице стоит человек и, вроде как, смотрит наружу… Ага, смотрит, как же! Впрочем, покамест не стоит разубеждать парня, что его нехитрый трюк раскрыт…
Рэлек не спешил, двигался скупо и расчётливо. Импровизировал на ходу. Возле комнаты под номером «2» заметил жестяное ведро и швабру. Проходя мимо, подхватил швабру свободной левой рукой.
Он отбросил все лишние эмоции, отодвинул их в сторону. Оставил в голове только мысли, такие же скупые и расчётливые. Сейчас он думал, как математик, расчерчивал в своем воображении геометрический узор действий и необходимых для этих действий движений…
В коридоре темно, рассмотреть идущего человека непросто, особенно в маленьком зеркальце, поставленном на оконную раму. Значит, этот тип не сможет наверняка его узнать. Те, что ждут в самой комнате, тоже ни в чем не могут быть уверены, даже если видели через окно, как Рэлек входил в трактир. В любом случае, они уже изготовились и станут ждать, когда он откроет дверь своим ключом… А если он её не откроет? Считая коридорного наблюдателя, предстоит иметь дело с тремя или четырьмя противниками, вряд ли их больше. Плохо, если кто-то ещё засел в комнате напротив… но с этими тоже как-нибудь разберёмся. «Геометрия» боя проста: пройти мимо своей комнаты лишних два шага, перевернуть швабру, упереть её ручкой в пол, накинуть на деревянные «плечи» сорванный с собственных плеч мокрый плащ…
Парень, ждавший своего часа в коридоре, только теперь осознал, что что-то идёт не так. Углядев в потайном зеркальце нацеленный ему в спину самострел, он дёрнулся… Поздно! Рэлек выстрелил прямо от бедра. Двухзарядка — штука не очень удобная и на снайперов не рассчитана, бить из неё прицельно можно разве что шагов на пятьдесят. Но уж стреляя с дюжины, нужно быть совсем криворуким, чтобы промахнуться. Получив бельт в затылок, наблюдатель сунулся головой вперёд; задребезжало разбитое стекло…
А Рэлек уже развернулся, сделал быстрый шаг и что было силы врезал ногой по двери — точно в замочную скважину.
«Хорошие у тебя двери, Гарбиус, крепкие, но вот замки — дерьмо дерьмом…»
Из глубины комнаты щелкнул арбалет — устроившийся позади стола стрелок разрядил своё оружие в загородивший дверной проём тёмный силуэт. Рэлек швырнул швабру с пробитым (уже второй раз за день!) плащом на звук выстрела и метнулся внутрь комнаты. Сходу всадил в опешившего на миг стрелка второй бельт из двухзарядки, бросил самострел и выхватил саблю. Со спины не доносилось никакого шума, значит, в соседних комнатах никого. Значит, остался только вот этот, последний…
Второй из прятавшихся в комнате убийц неторопливо поднялся с кровати, тускло блеснула обнажённая рапира… и сердце тоскливо заныло, когда Рэлек, наконец, разглядел, кто стоит перед ним.
— Здравствуй ещё раз, Тихоня.
— Здравствуй, Анг.
Лицо бледное, испитое, под глазами дряблые мешки, но остриё клинка не дрожит, лишь слегка покачивается, обманывая, отвлекая внимание от спрятанной за спину левой руки…
— Так ты всё-таки не труп, Анг?
— Труп, — Ангвейл Вельд неприятно усмехнулся. — Но я и мёртвый лучше тебя, Тихоня. Я всегда был лучше тебя.
— Был, — согласился Рэлек, мрачно прикидывая, какие из прежних навыков Красавчик сумел пронести через гнилое болото многолетних запоев. Истинное мастерство, как известно, трудно утопить на дне стакана… Вполне может статься, Рэлеку из этой комнаты уже не выйти.
— Я же говорил, Тихоня, стоило бы тебе ещё вчера убраться из этого Небом проклятого города. А теперь…
— Ты был лучшим, — сказал Рэлек, пытаясь угадать из какого положения хлестнёт первый удар. — Ты лучше меня дрался, лучше ездил верхом, ты был честнее и справедливее меня, Анг. Ты был.
Красавчик застыл, танец его клинка прекратился… но выпада не последовало.
— Я и сейчас лучше тебя, — голос его неожиданно дрогнул, в нём ржавой железкой звякнула неуверенность.
— Был лучше, — твёрдо повторил Рэлек, ведомый неясным ещё предчувствием. — Я — воин, Анг. Я остался воином. Я не умер, я всё ещё жив. А ты?
Рапира медленно опустилась. И левая рука, сжимающая кинжал, тоже опустилась.
— А я… — глаза Ангвейла потускнели, как давеча за столом. — Я сдох, Тихоня… Четыре года назад посреди Пустошей воин во мне сдох, как наевшаяся отравы крыса… Среди этого проклятого белого вереска… Он снится мне по ночам… Вереск… Вереск… Каждую ночь, как глаза закрою…
Рэлек, уже собравшийся атаковать, пока противник не пришёл в себя, вздрогнул, будто от пощёчины. И удержал тело от убийственного рывка.
— Белый вереск… — взгляд Красавчика остановился, он смотрел сквозь Рэлека, не видя его. — Ты ведь знаешь, в этих бесом взятых Пустошах он цветёт, даже когда солнце выжигает всё окрест. Тогда, после Ченгри, лето было — самый его разгар. Жара… в прошлом месяце не так жарило, как тогда. Всё высохло, выгорело, кроме этого проклятого вереска. Мы чуть не подохли, в Глет пробираясь, а тут ещё турги… Поладить не смогли, пришлось за сабли хвататься. Трое наших по стреле схлопотать успели, пока мы до стрелков добрались. Разъезд косоглазых порубали, конечно, вдрызг — всех семерых, никто не ушёл — но ведь ясно всем: скоро этих недомерков хватятся, мертвяков разыщут и по нашим следам рванут. А воды уже нет почти, кони едва идут, жара из сёдел валит, и Пустошам ни конца, ни края… Словом, крепко нас тогда прижало, Тихоня. Даже под Зейном не так крепко было… Кто-то на привале обронил, вроде бы Блэнк, пока Коготь и Носач не слыхали: «Всё зря, мол. Поляжем тут все, а за что? Польстились, дурни, побежали за лучшей жизнью прямиком в Жёлтую Геенну. Герцогу всё равно ничего не светит». На трепача, понятное дело, шикнули, но как-то вяло, без пыла. Небось, каждый подумал, что парень болтает много, конечно, но по сути-то прав. Можешь мне не верить, но я почуял тогда: бунтом попахивает — это против Когтя-то… Да… А наутро выехали мы к тому хуторку… Одно Небо знает, что он там делал посреди Пустошей. Домишко маленький, ветхий, во дворе — колодец, яблони, в хлеву — только козы, да куры, и тех едва по полдюжины всего. А в доме — двое… Брат и сестра, совсем молодые оба, девчонка только-только в сок входить начала… Родители, небось, померли. Я потом за оградой две могилы старых нашёл…
