Иван Киричатый - Мир островов. Рождение.
— Когда-нибудь допинаешься, — пригрозил Тема, но встал.
Все уже были в сборе. Шаманы, вождь, командиры отрядов, Стрелка и Герасим. Судя по изможденным лицам окружающих, Артем понял, что поспать дали только ему. На мгновенье ему стало стыдно за свою мягкотелость, но это чувство как быстро пришло, так быстро и покинуло Магидова. Кто они ему такие, что он должен из-за них страдать, не спать, голодать или даже умереть. Тема даже попытался снова прилечь, но новый сильный и уже болезненный толчок развеял желание полежать. Выйдя на улицу, Магидов сжался, несмотря на теплый климат — утро было прохладным. Остатки сна медленно, но уверенно уходили. Вчера ночью он не мог рассмотреть место для предстоящей битвы. Словно наверстывая упущенное, Магидов осмотрелся. Портал, с которого начались его злоключения, находился на возвышении, ставка «главных» гоблинов разместилась прямо на нем. Само возвышение было окружено частоколом, за которым равномерно распределился лагерь зеленокожых. Словно извиняясь за метод пробуждения ото сна, шаман быстро и вкратце обрисовал сложившуюся обстановку. Люди не рискнули ночью полноценно преследовать убегающих стрелков, тем самым, дав ночь и часть утра на дополнительную подготовку обороны, а именно в предполагаемом направлении атаки — с севера, усилили защитный вал дополнительными деревянными кольями, углубили ров перед позицией частоколом, увеличили количество волчих ям и других ловушек. За первое столкновение с людьми гоблины не досчитались двух сотен бойцов, а если быть точным — практически всех легких лучников и пращников, поскольку выжившие были не в самом лучшем боевом духе. Сами же люди всего-то потеряли около двух десятков бойцов. Рассказывая о потерях, Бум-бум-тук сам терял присутствие духа, с укором посматривая на Магидова. Словно поняв мысли Артема, шаман виновато дополнил, что эти жертвы были принесены не зря, что они дали возможность лучше подготовиться к защите. Полученная информация не радовала. Магидов и без шамана понимал, что такие большие потери сильно подорвали моральный дух не только уцелевших, но и всех остальных гоблинов.
Артем, наблюдая картину предстоящего боя, почему-то вспомнил героев древности. Легендарных воинов большой физической силы, духа и тела. Воинов, обучение которых начиналось с раннего возраста и никогда не заканчивалось, настоящих машин убийства древности. Воинов, подвиги которых, заставляют простых смертных, и каждого в отдельности, чувствовать себя совсем маленьким и бессильным по сравнению с ними. Обладателей дорогих и крайне редких образцов вооружения, делающих их неуязвимыми для гнущихся и ломающихся копий и мечей простых смертных, которые сделаны из такого плохого металла, что нуждаются в ремонте, чуть ли не после каждого удара. Героев, появление которых на поле боя наводило панику на рядовую массу. Сейчас каждый меченосец, стоящий в шеренге, подходил на роль такого героя. Сверкающие дорогие доспехи, прекрасное оружие, машина убийства сплоченная в единое целое. Передние шеренги прикрывают задние, а задние исключат для передних возможность отступления, физически давя на передних, давая им ценную моральную поддержку. В таком строю каждый боец как бы растворялся, но чувствовал физически и морально поддержку всей массы. Сплоченность и сомкнутость усиливались ритмичным движением в ногу под звуки боевого барабана и пением всей массы военного гимна. Эта тактическая форма представляла ту огромную выгоду, что для боя в рядах не требовалось тщательной предварительной выучки каждого отдельного бойца — достаточно было опытными винам окаймить строй, а в середине ее могли идти и молодые бойцы. Видя со своей стороны нестройные ряды гоблинов, даже усиленные некоторыми элементами защиты, Артема словно озарило, и он понял, что сейчас каждый из присутствующих гоблинов не уверен в поддержке своих соседей, что у него, при столкновении с карателями будет только одна мысль. Мысль, что если он побежит последним, то будет настигнут и убит. И эта мысль заставляет его заранее пятиться, еще даже не вступив в бой. Поражение гоблинов уже предначертано и заключается оно в отсутствии моральной сплоченности массы, как единого целого, как единого живого существа. Инстинкт самосохранения отдельных личностей поставлен превыше победы в целом. Гоблины страшны, как воины — их количеством, их воинственным криком, угрозой со стороны их оружия, но в рукопашной схватке при равных силах они стоят немного, так как они не сохраняют своих мест в шеренгах и рядах и не видят ничего постыдного в том, чтобы уклониться со своего места. Но раз каждому предоставляется на усмотрение — драться или отступать, то в мотивах уклониться от схватки не будет недостатка. Форма построения людей и главное дисциплина исключает возможность одиночному бойцу уклониться от боя. Артем понял свою ошибку. Он понял, что прямо или косвенно из-за его гордости и предубежденности «цивилизованного человека» уже потеряно триста с лишним гоблинов. И что это не последние потери. А главное он не понял то, что так упорно пытался донести ему шаман: людям при их построении и доспехах подходит равнина, а здесь, джунгли. Люди полагаются больше на крепкие латы, побеждают упорством, здесь же надо было применить проворство. Это на равнине хороши полные латы для защиты, а здесь в лесистых или болотистых теснинах легковооруженному воину легче продвигаться и потому гоблины имели бы преимущество. Выведши их на равный бой, Магидов фактически вывел их на бойню. Но зачем людям понадобилось бросать отборные войска против неприятеля, не имеющего практически никакой защиты, неприятеля, который при первом столкновении или побеждает, или обращается в бегство. Зачем бросать элитные войска, здесь было бы довольно и легкого панциря, тяжелые латы будут лишь мешать преследованию. Тысячу и еще один раз оказался шаман прав, триста меченосцев лишь охрана для мага. Все стало на свои места, карателям не нужно вести здесь войну, их цель — тяжелым железным шагом пробить дорогу к порталу. А дальше вступят в бой другие силы — легкая пехота. Мысли Артема были прерваны подготовкой карателей к атаке.
* * *
«Мудрые люди, узнав о Пути, идут по нему.
Простые люди, узнав о Пути, время от времени используют его.
Глупые люди, узнав о Пути, заблуждаются, и пропадают в нем.
Если б все было так просто, это не был бы Путь.»
Вот уже месяц, как Владимир находился в монастыре. Месяц полного безделья. Никакой физической работы, никаких принуждений, лишь постоянные нравоучения. «Чтобы достичь высокой цели, нужно прежде иметь прочную опору. Чтобы стать примером для других, нужно прежде много работать над собой», — любимые слова учителя. Что за высокая цель или зачем ему становиться примером для других, Владимир не понимал. Его кормили, поили и это пока главное. Плохо, что он страдал без общения: без надобности с ним никто не разговаривал. Парня, которого он привез, юнгу с корабля, пока не разрешали навещать. Здоровьем Валена еще вплотную занимались монахи. Мальчик, как сказали Владимиру, был внешне здоров, все рубцы зажили, синяки сошли. По крайней мере, так выглядело внешне. Как только он очнется, Владимиру обязательно сообщат. Почему юнга до сих пор не встает, мальчик так и не понимал. На этот вопрос ему объяснили, что монахи сделали для тела все что могли. Встреча с элементалем не прошла для мальчика бесследно. Не подготовленный к таким испытаниям дух пошатнулся. И только в силах самого Валена вернуться к жизни. Владимир в последнее время часто думал о юнге, ведь на данный момент у него никого ближе и роднее по духу в монастыре не было. Если бы ему разрешили, то он бы часто приходил к юнге, сидел бы у его койки, помогал монахам, чем мог. В такие минуты душевных страданий, накатывала старая боль, печальные воспоминания, он тихо плакал. Почему-то Владимир думал, что лишь Вален мог понять и разделить его боль. И когда юнга выздоровеет, а то, что он выздоровеет, Владимир ни на йоту не сомневался, они обязательно подружатся, и он будет ему единственным настоящим другом среди целой вселенной. Были моменты, когда он жалел о принятом решении остаться в монастыре. Но, вспоминая, что его ждет дома, только укреплялся духом в правильности своего выбора. Постоянные переживания, уроки учителя и потеря близкого человека привели к тому, что Владимир незаметно для себя повзрослел. Его мысли изменились, уже были не те, не те радужные и детские мысли, с которыми он последнее время жил. Он много размышлял, что было бы, если они не переехали в Крюковку. Если бы была жива мама, жив отец. Если бы не было пиратов, какой бы была его жизнь сейчас? Бегал бы он с другими детишками, рыбачил, куролесил или стал серьезным, деловитым, помогал бы отцу по хозяйству. Но все его размышления сводились к одному — обратно уже ничего не вернуть, надо научиться жить с тем, что имеешь. И вот, когда он осознал, что его судьба уже полностью предрешена, что никуда не свернуть, к нему пришел Жан Дао.
