Сергей Юрьев - Хрустальная колыбель
— А чё мне его слушать… Он хоть и дюжинник, а из варваров.
— Это мать у него из варваров, а отец сотником был.
— Ну?
— А стоял он как-то в карауле возле кельи старухиной. А она его к себе позвала. Тот сперва упирался, но она его всё равно затащила. А потом какое-то пойло вонючее выпила и на его глазах превратилась в красотку, каких в замке среди эллоресс не сыщешь. В общем, он от страха язык проглотил, а она его к себе тянет. А потом, говорит, такое началось, что и сказать ему страшно, только очнулся он, когда утреннюю стражу уже пробили. Лежу, говорит, на простынках, а рядом старуха рот свой беззубый щерит и говорит, дескать, добудь мне свежей крови девицы непорочной, но чтоб не от мертвой, а от живой… Вот я и думаю, что она, ведунья эта, секрет знает, снадобье такое — она его тяпнет — и снова молодая, только ненадолго.
— Подъем! — раздалась команда, и бойцы, торопливо подскочив, двинулись дальше.
Через некоторое время все звуки, кроме обычных лесных шорохов, стихли, и землепашец начал добывать с помощью трута огонь, чтобы запалить светильник, который был здесь загодя припасен.
— Страшно тут без огня-то, — заявил он, прикрывая ладонью язычок пламени. — Я тут прошлым летом хотел всё облазить, да только далеко больно ход этот идет.
Юм вдруг подумал о том, что ни днем, ни ночью границу ему вряд ли удастся перейти — судя по тому, что Тарл стянул сюда большую часть своей дружины и даже наемников. А если пройти путем оборотней — под землей. Только бы узнать, куда ведет эта нора. И есть ли у неё второй выход? Но в любом случае оставаться во владениях обезумевшего лорда было опаснее, чем рискнуть направиться домой подземным путем.
— Слушай… Пережди день и иди в своё болото. Я тоже ухожу. Надо до дому добираться. — Юм встал и пошел, держась правой стенки, прикинув, что, если сделать два поворота направо, он получит верное направление. Оглянувшись напоследок на парня, он заметил, что тот с ужасом смотрит ему вслед, схватив светильник обеими руками.
Имя! Юм вдруг вспомнил, что так и не спросил имени своего недавнего попутчика, хотя еще вчера на закате разделил с ним скромный ужин из каких-то вареных кореньев и пресной лепешки.
Без смены дня и ночи счет времени теряет смысл, потому что невозможен! Фраза, достойная покойного летописца Иона, пришла ему на ум, когда чувство голода стало нестерпимым, а ноги уже отказывались нести его дальше. Если он идет верным путем, то там, наверху, уже должна быть своя земля, но как вырваться туда, где над головой расстилается голубое небо или звездная ночь? Может быть, попытаться тесаком проковырять себе путь наверх? Но кто знает, как глубоко проходит эта нора… Юм уже собрался после недолгого отдыха приступить к земляным работам, но вдруг ему показалось, что он услышал чей-то вздох. Или стон? А может быть, ничего и не было…
Некоторое время Юм неподвижно стоял, прижавшись к стене из влажной глины. Ничего. Только где-то размеренно падали капли, разбиваясь о камень. Откуда здесь камень? Камень… Разве в нем дело? Если бы здесь можно было хоть что-нибудь разглядеть… Хотя зрелищами сыт не будешь. Даже если увидишь жареную индейку. Скорей бы это кончилось… Ведь всё рано или поздно должно кончаться. А что такое «всё»? Сейчас всё — это бесконечная нора, заполненная тьмой. Наверное, даже днем там, где она выходит на поверхность, к небу поднимаются густые клубы тьмы, тьмы вечной, Тьмы Изначальной, которая и есть Небытие…
Вдруг он почувствовал тепло, согревающее грудь, спокойное ровное тепло — то, чего так не хватало, то, на что невозможно было надеяться. Юм осторожно засунул руку за пазуху и нащупал оберег, который когда-то давно вручил ему Служитель Герант. Серебряная бляха, покрытая сплетением множества знаков, действительно нагрелась, и из нее сквозь закоченевшие пальцы в тело перетекал покой. И тут странный звук повторился уже где-то рядом.
— Кто здесь?
Кто здесь, кто здесь… Так они и ответят! Даже если кто-то здесь и есть… Впрочем, терять уже всё равно нечего, и, что бы там ни было, надо идти вперед, пока не обнаружится выход или пока хватит сил.
— А ты кто? — неожиданно после долгой паузы отозвалась темнота звонким чистым голосом.
— Я первым спросил, — тут же заявил Юм, отступив на шаг назад. Одна рука крепче стиснула оберег, другая — рукоять тесака.
— Называй меня как хочешь — хоть кикиморой, хоть нимфой. — Послышался короткий смешок, и Юм решил, что у него потихоньку начинается бред.
— А ты покажись, и я решу, на кого ты больше похожа. — Он решил поддержать разговор. Если не видишь, кого встретил, нужно было хотя бы слышать.
— Как будто ты меня увидишь. Для тебя здесь темнота.
— А для тебя?
— Для меня здесь всё залито изумрудным сиянием, а на твоей груди горит огненный шар. Можно потрогать? — Колыхнулся слабый ветерок и тут же стих. — Он теплый…
Юм отшатнулся, и мокрая глина заскользила под ногами. Чтобы устоять, пришлось воткнуть тесак в стену.
— Зачем? — недоуменно спросила нимфа-кикимора. — Ты меня чуть не поранил.
— Прости, но я тебя не вижу, — сказал Юм и вдруг почувствовал, что голод и усталость вот-вот его доконают. — Может быть, тебя и вовсе нет… Может, ты мне кажешься.
— Не кажусь, а слышусь, — уточнила кикимора (или нимфа).
Вот так, значит… Может быть, она так страшна, что прячется здесь, не желая пугать народ? Или, наоборот, — так прекрасна, что не знает никого, кто достоин видеть ее красоту? Ладно, толку от нее всё равно не добьешься, а значит, надо идти. Скорее всего, в этом уже нет смысла, но идти всё равно надо. Ноги утопали почти по колено в раскисшей глине, а сверху всё чаще и чаще падали крупные капли. Пройти следующие несколько шагов было всё равно что там, на поверхности, преодолеть несколько лиг.
— Наверху — река, — заявила нимфа (или кикимора). — Пройдешь еще сотню локтей, а дальше всё затоплено.
Река? Какая река? Через Холм-Дол не течет ни одной большой реки. Нимфа лжет. А если всё это очередной морок? Или темнота, знобящая сырость и усталость сделали свое дело — разум начинает отказывать, и последние часы жизни предстоит провести среди бесплотных видений и навязчивых голосов. Наверное, не стоит сопротивляться — всё, что должно произойти, обязательно произойдет, потому что должно… Как-то раз гадалка пообещала ему долгую жизнь и спокойную старость. Не та гадалка, которая Щарап, а другая… И он расплатился с ней медью, потому что не хотел ни долгой жизни, ни спокойной старости, ни легкой смерти. Это было давно. Это было…
Огромный ковёр, расшитый изумрудными лепестками и небесно-голубыми цветами, расстилался от горизонта к горизонту. Ворс под босыми ступнями был упругим, мягким и теплым, а поверху слоями стелился густой серый туман.
