Марина Дяченко - Преемник
Отца. Мир не излечился, мир вывихнулся окончательно — и утвердился в этом противоестественном положении.
Чтобы не свихнуться вслед за ним, Луар снова увидел себя со стороны. И подумал, что хорошо бы умереть. Упасть лицом в ковёр…
Но тот же отстранённый холодный рассудок подсказал ему, что он не умрёт. От этого не умирают.
— Как ты узнал? — услышал он собственный мёртвый голос. Голос со стороны.
Его собеседник молчал. Кстати, подумал отстранённый Луар. Как мне его теперь звать? Просто Эгерт? Господин Эгерт?
— Я похож на него? Да? Я похож?
— Я виноват, — глухо сказал тот, кто был Луаровым отцом. — Но… Я видеть тебя не могу, мальчик мой. Прости, Денёк… Я не могу.
* * *С наступлением холодов мы перебрались на постоялый двор — в комнатушки под самой крышей, где скрипел прямо под маленьким окошком флюгер соседнего дома, стонали рассохшиеся половицы и сочно переругивались горничная с кухаркой. Местный конюх в первый же вечер полез Гезине под юбку; Флобастер препроводил его на задний двор, и присутствовавший при разбирательстве Муха сообщил с удовольствием, что «теперь надолго».
Конюх действительно надолго исчез с наших глаз, но конюх — это всего лишь конюх.
Мне было тяжелее. На меня положил глаз хозяин гостиницы.
Невысокий, щуплый, с острыми, как у кузнечика, коленками, лысоватый и хитроглазый хозяин проигнорировал прелести пышногрудой Гезины; я всё чаще ловила на себе лукавый, острый взгляд его маленьких чёрных глаз. Флобастер мрачнел, но молчал; я знала, что мы обязаны хозяину, он уступил нам комнаты за полцены и, следовательно, вправе ожидать от нас благодарности.
Я старалась попадаться ему на глаза как можно реже; завидев тонкую фигурку в конце коридора, я горбилась и начинала хромать. Напрасно; разведка в лице Мухи приносила самые неутешительные сведения: он обо мне справлялся. Его интересовало, когда я ухожу и когда возвращаюсь, и два раза подряд — неслыханное дело! — он снизошёл до спектаклей, которые мы давали посреди большого мощёного двора.
Исполнясь чёрных мыслей, я днями напролёт бродила по холодным улицам.
Сколько дней пути потребуется Луару, чтобы добраться до Каваррена? По моим расчётам, разговор с господином Эгертом уже состоялся… Если, конечно, Луару удалось добраться туда невредимым и если господин Эгерт действительно там…
О прочих возможностях и вероятностях я старалась не думать. Я бродила улицами, подолгу околачивалась у городских ворот и жалела об одном: мы не уговорились о встрече. Как Луар меня найдёт?! Если, конечно, предположить, что ему захочется меня искать…
Хозяин постоялого двора скоро понял, что я намеренно избегаю его; однажды утром Флобастер вызвал меня для беседы, и был он мрачнее тучи. Накануне хозяин имел с ним долгий и дружеский разговор; скрипя зубами и отводя глаза, Флобастер сухо сообщил мне, что, прежде чем обижать приятного и достойного человека, следует по крайней мере познакомиться с ним поближе.
В комнате меня ждал подарок — бумажная роза и тарелка пирожков; Гезина сообщила с невинным видом, что пару пирожков она уже съела — я ведь не обижусь?
Я повертела в пальцах бумажную розу. Из гущи шелестящих, будто накрахмаленных лепестков приторно несло ароматическим маслом; Гезина закатила глаза.
…Хозяин сидел в глубоком кресле посреди обеденного зала; мимо него не могла проскользнуть и мышь — если б, конечно, в голову ей пришла идея выйти через парадную дверь. К счастью, сквозь ажурные перила винтовой лестницы я вовремя разглядела щуплую тень — а потому поднялась обратно и, не слушая протестов потрясённой Гезины, выбралась через окно на соседнюю крышу.
Чёрный кот, вдыхавший ароматы из кухонной трубы, посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Неуклюже спустившись на землю и чудом не переломав при этом руки-ноги, я поплотнее запахнулась в плащ и двинулась, куда глаза глядят.
Над городом вились причудливые дымы; замёрзнув, я зашла в какую-то лавку и долго приценивалась к изящного вида каминным щипцам. Наконец лавочник уступил и согласился на мою цену; разочарованно вздохнув, я пожала плечами и вышла прочь.
Проглянуло реденькое солнышко; по замёрзшей мостовой звонко цокали копыта. Из лошадиных ноздрей валил пар. Я шла и думала о Флобастере.
Он спас меня из застенка, именуемого приютом для обедневших девиц благородного сословия — спас совершенно бескорыстно, он ведь тогда не знал, что, выйдя на подмостки, я принесу немалый доход ему и труппе! Он никогда ни к чему меня не принуждал, всегда позволяя оставаться собой — даже на ту единственную сумбурную ночь я согласилась сама, из любопытства… Его одного не обманули мои надсадные стоны — он оценил моё актёрское мастерство, и только. Он знал о философии «картошки» и «шпината»; он видел меня насквозь, он знал обо мне всё — до того самого момента, как в жизни моей объявился Луар Солль.
Вряд ли Флобастер станет мною торговать. Нас слишком многое связывает… И всё же ему не следовало обнадёживать хозяина гостиницы. Я же понимаю, он его обнадёжил… Зачем?!
Я замедлила шаг, и в глазах моих стыли слёзы. Вместо того, чтобы заступиться… Из-за денег? Из-за этой проклятой скидки?
Мне показалось, что меня предали. На мостовой застыли обращённые в лёд помои; я не поднимала головы и потому сперва увидела лишь высокие дорожные сапоги.
Потом будто что-то толкнуло меня в затылок, я подняла красные глаза — прямо передо мной неспешно шёл Луар Солль, и обветренное лицо его было бесстрастно, как у человека, совершающего ежедневную надоевшую прогулку.
— Луар!!
Он обернулся — без удивления, будто его то и дело окликают. Брови над отрешёнными глазами чуть сдвинулись:
— А… Танталь…
Я готова была поклясться, что он с трудом вспомнил моё имя.
Впрочем, в тот момент мне было не до гордости; я едва удержалась, чтобы не схватить его за рукав:
— Здравствуй…
Он кивнул в ответ. Казалось, он постоянно складывает и делит в уме многозначные числа.
Мы пошли рядом; он явно не собирался примеривать свой широкий шаг к моему, и поэтому мне приходилось почти бежать.
— Луар…
Он чуть повернул голову, и в уголках его рта мне померещилось подобие улыбки. Странно, но горло моё сжалось при одной только мысли, что хорошо бы коснуться его и пойти с ним, и жить в одном доме, и вечно спать в одной постели… Почему — нельзя?
Он отвернулся. Нет, это была не улыбка — просто губы стянуло запёкшейся коркой.
— Луар… Ты…
Надо было спросить, был ли он в Каваррене и говорил ли с отцом, но слова не шли с языка. Нельзя так напрямик спрашивать… Он же понимает, чего я жду, какого ответа…
