Макс Фрай - Жили-были. Русские инородные сказки – 7
Смотри, сказал Семен Матвеевич, что творится, кондитер жену зарубил. Семен Матвеевич сам понимал, что несколько искажает газетную действительность, но важно было донести до жены хотя бы факт произошедшего. Да что ты говоришь, всплеснула руками Алевтина Андреевна. Семен Матвеевич с готовностью протянул ей газету и снова откинулся в кресле, покачивая висящим на носке тапком. Алевтина Андреевна углубилась в газету, и даже показалось, что прислуга за стеной смолкла. Тема голода, таким образом, была исчерпана.
Кошка, которая не видела в темноте
Жила-была кошка, которая не видела в темноте. А в остальном – кошка как кошка. Глаза зеленые, усы длинные, хвост, только в темноте не видит. Днем – как все, бегает за бантиком, сидит на подоконнике, злится на птиц вдалеке, а ночью – ничего.
Ночью кошка, которая не видела в темноте, забивалась в угол под кровать. Ей с самого раннего детства было обидно, потому что другие кошки, которые жили недалеко и иногда приходили к ней в гости по водосточной трубе, рассказывали, что ночью разное можно увидеть, если уметь. Но кошка не умела, и потому по ночам, забившись в самый дальний угол под кроватью, тихонько вздыхала и, укрывшись хвостом, прятала нос под передними лапами. И боялась пошевелиться, потому что кто его знает, что там, рядом, в этой непроглядной темноте.
Днем кошка забывала о своих ночных страданиях и весело носилась, карабкалась и улыбалась от уха до уха. Потом немного спала где-то, а к вечеру, сладко потягиваясь, вылезала из укрытия, чтобы посмотреть в окно. Но каждый день наступала ночь, и приходилось снова прятаться под кровать.
А однажды кошка решила пересилить страх и, зажмурившись, дрожа всеми четырьмя лапами и кончиком хвоста, медленно вылезла из-под кровати. И только потом открыла глаза. Вокруг была ночь, в темноте за окном иногда светились какие-то безжизненные огни, звенел припозднившийся трамвай. А вокруг никого не было: все спали и видели сны. Кошка вздохнула и, уже не зажмуриваясь, снова ушла под кровать, где крепко заснула до утра, укрывшись хвостом. Потому что смотреть ночью было решительно не на что.
Стена
Ванна пропала неожиданно. Не то чтобы испарилась в воздухе, исчезая по частям, словно в дымке. Она пропала вся, целиком, вместе с краном, занавеской, мылом, шампунем, полотенцем, а также унитазом, батареей, туалетной бумагой и самим туалетом, совмещенным санузлом, маленьким, искусственно встроенным в комнатенку бывшего заводского общежития, превращенного в многоквартирный дом на окраине, в паре километров от завода. Она просто пропала, как будто и не было. Ночью, после липкого тяжелого сна, в который проваливаешься, словно в яму-ловушку, который обволакивает прогорклым темно-желтым маслом и не дает пошевелиться, и не отпускает еще долго, вот после такого сна я, босыми ногами нашарив под кроватью тапки, не зажигая света, побрел в туалет, но его не было. Не было даже двери – на ее месте была такая же стена, как и во всем остальном коридоре. Я подошел к этой стене совсем вплотную и оперся об нее рукой, пытаясь понять, куда делась дверь, еще вчера вечером, до сна, бывшая на своем месте. Дверь, я точно помнил, чуть слышно поскрипывала и не закрывалась плотно, поэтому приходилось предупреждать редких гостей – вот, мол, дверь в туалет плотно не закрывается, извините за неудобства, но чего уж тут. Теперь этой двери не было, и я коснулся стены щекой. Стена была прохладной и даже уже успела запылиться.
Я еще немного постоял, прислонившись щекой к прохладной стене, которая была на том самом месте, где раньше располагалась дверь. Мои глаза стали слипаться, и я, уже почти забыв о липком сне, побрел обратно в комнату. Я сел на кровать и еще немного посидел так, потому что пропавшая ванная комната, совмещенная с туалетом, не давала мне покоя: она же не могла пропасть просто так, сама по себе, без предупреждения. Потом я лег и, перевернув подушку прохладной стороной вверх, почти сразу заснул.
Мне приснилась прозрачная прохладная стена, за которой ничего не было видно.
Утром ванной комнаты все еще не было. Но вместе с ней, я это заметил только утром, пропал журнальный столик, который еще вчера вечером стоял радом с моей кроватью. На столике всегда лежали какие-то журналы, в основном уже прочитанные, очки, телефон, стояла маленькая лампочка, при свете которой я иногда читал, и лежала как раз недочитанная книжка, толстая, со светлой гладкой обложкой. Ничего этого не было, только рядом с кроватью аккуратно лежали очки. Я еще обрадовался, что случайно не раздавил их, когда вставал. Потому что я же не знал, что на полу, прямо около левого тапка, аккуратно лежали очки, мог бы и раздавить.
Я начал одеваться, но мысли мои были заняты странными исчезновениями. Я снова сел на кровать и огляделся, но остальное вроде бы было на месте. С улицы доносились привычные утренние гудки автомобилей, звенел трамвай, только было очень душно: вчера вечером я забыл открыть окно, и, наверное, именно из-за духоты мне и приснился тот липкий сон, который опять начал всплывать у меня где-то из самых глубоких ночных воспоминаний.
Ночь уходила, и я пошел на кухню, чтобы вскипятить чайник и уже окончательно решить, что делать. И вот тут как раз и заметил, что кухни тоже не было. Она исчезла, как и ванная комната, с дверью, и теперь на месте двери, застекленной, с криво привинченной ручкой, которую мне все лень было перевесить, вместо этой двери теперь тоже была стена.
Я стоял перед этой стеной и совершенно не понимал, что мне делать. Что мне было делать?
Я решил уйти, чтобы потом, вечером, вернуться. Вдруг, когда я вернусь, все будет так, как вчера вечером? В моей маленькой квартирке, которая теперь стала еще меньше, чем была вчера, все еще было очень душно. И уже перед самым уходом я раздернул занавески, из-за которых доносились привычные утренние автомобильные гудки и звенел трамвай. Но вместо окна тоже была стена – гладкая и совершенно ровная. Только обои за занавеской были чуть светлее, чем вокруг. Занавеска, как я понял, защищала их от повседневной пыли, и они еще не успели износиться. Я стоял перед этой светлой стеной на том самом месте, где еще недавно, я точно помнил, было окно, и, кажется, у меня чуть быстрее забилось сердце. В животе стало тяжело, а в комнате как-то неуютно. Только откуда-то пробивался легкий, едва заметный сквозняк.
Тогда я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Немного постоял на лестничной площадке у закрытой двери своей квартиры, а потом медленно стал спускаться вниз, на первый этаж, – туда, откуда доносились гудки и звенел трамвай. Липкий ночной сон я уже совсем не помнил. Помнил только, что мне приснилась прозрачная стена, за которой ничего не было видно. А потом вышел на улицу и растерялся.
