Дэйв Дункан - Меч демона
Это была сухопарая, седовласая женщина, обладавшая мягкостью мельничного жернова. Годы и непогода выдубили кожу на ее лице и руках. Она горбилась и смотрела на весь мир с вызовом. Она истово ненавидела англичан и готова была на все ради человека, убившего одного из них. Кроме того, она славилась своей стряпней.
Тоби спал, ел и снова спал, делая перерыв, только чтобы умыться и побриться. У него болел каждый мускул, суставы скрипели, как ржавые дверные петли. Обычно он даже любил это ощущение — оно означало, что он растет и набирается сил, однако сейчас оно не доставляло ему удовольствия. Еще вчера, почти в это же время, он гордился, глядя на свое отражение в зеркале, но с тех пор ему довелось увидеть, как эти самые руки лишали жизни людей и гнули стальные прутья, словно тесто. Сила больше не казалась ему достоинством. Демон превратил все его надежды в издевку.
Когда небо на западе окрасилось сердитым румянцем заката, Тоби поглощал очередной обед. Стол в первой комнате был уставлен таким количеством снеди, какого даже ему хватило бы на неделю, хоть Хельга Бернсайд и говорила, что он один ест больше, чем весь гарнизон сассенахов. Он чувствовал себя очень странно, пытаясь свыкнуться с внезапными переменами в своей жизни. Это напоминало ему скованный льдом ручей по весне, когда ровная белая гладь вдруг сменяется бурлящим потоком. Так и мир Тоби Стрейнджерсона взломался разом, даже не дожидаясь, пока он уйдет из глена.
Ему полагалось бы оплакивать бабку Нен. Ему полагалось бы переживать из-за демона, поселившегося у него в сердце, из-за охотившихся за ним англичан, из-за предстоявшего опасного перехода через Глен-Орки, даже из-за мятежников, возможно, поджидавших его с той стороны, — и все же он чувствовал какой-то нервный подъем — наконец-то он покидает глен, чтобы искать счастья в мире. Он жевал и думал.
Энни сидела в дверях — на свету — и шила быстрыми, уверенными стежками. Она повернула голову посмотреть, как он справляется с едой.
— Возьми еще говядины! И гусятины тоже. Жир согреет тебя в горах.
Тоби положил себе еще кусок мяса. Объедаться лучше всего осенью, когда забивают скот. Тогда даже бедняки могут надеяться, что они насытятся мясом. Энни буркнула, чтобы он не скромничал и накладывал себе как следует.
— Но я вас разорю! — запротестовал он.
На короткое мгновение что-то осветило ее изборожденное морщинами лицо — так солнечный луч заставляет серый снег искриться алмазами.
— Знал бы ты, сынок, что значит для меня снова кормить мужчину. У меня сердце радуется, глядя, как все это исчезает у тебя во рту. Очисти стол, и я с удовольствием заставлю его снова.
Что тут поделать, кроме как продолжать есть?
Разве что задавать вопросы с набитым ртом?
Ну, например: «Есть новости из замка?»
Энни наклонилась к шитью и перекусила нитку.
— Ага. Сассенахи, рада сказать, здорово суетятся. Они выставили патрули на дорогах и разъезжают по холмам.
С минуту Тоби молча жевал, но продолжения не последовало.
— Они не обыскивали деревню, не угрожали взять заложников?
— А с чего бы? — Энни поднесла иглу к глазам и продела нитку в ушко. — С чего им искать в деревне, если конь так и пропал?
— Ох ты! Значит, коня так и не нашли?
— Ну, покуда они еще не догадались посмотреть под кроватью у Мюррея Макдугала.
Тоби повезло, что в это время он ничего не глотал. Он засмеялся — бабка Нен говорила, что, когда он так смеется, его смех громче грома и может разбудить хоба. Он с трудом заставил себя замолчать — он чувствовал себя виноватым уже за то, что вообще может смеяться, когда не минуло еще полного дня.
Если Сокола не нашли, сассенахи решат, что их жертва ускакала, чтобы примкнуть к мятежникам. Спокойствие Энни позволяло предположить, что он может рискнуть задать вопросы и посерьезнее.
— А что они говорят про мое бегство из темницы?
Старуха пристально посмотрела на него:
— Ты же сам там был, разве нет?
— Но то, что я помню, может отличаться от того, что говорят они.
Она кивнула, возвращаясь к шитью.
— Это все та безумная женщина, они говорят — та, что хотела нанять тебя. Она спустилась в темницу, чтобы уговорить тебя поступить к ней на службу. — Голос старухи дрогнул. — Вот что, по их словам, ей было нужно от тебя, и я знать не хочу ничего об этом, если это не относится к делу. Они говорят, ты пырнул ее ножом. Они называют тебя безумцем и опасным типом.
Тоби продолжал жевать, удивляясь тому, что может так просто говорить со старой Энни. Обычно при виде женщины у него язык примерзал к небу. Он сообразил, что она ни слова не сказала про мертвые тела в темнице.
— Обыкновенно я не одобряю, когда леди пыряют ножами, — добавила Энни.
— Это как правило. Но если есть правила, то есть исключения из правил, и если правда то, что о ней говорят, то, право слово, жаль, что ты не постарался получше, пока была такая возможность.
Выходит, Вальда объяснила рану на груди. А как она объяснила стол, свиток, окровавленную чашу и прочие инструменты своего колдовства? Возможно, она сделала их невидимыми, но что тогда стало с телами… или там не было никаких тел? Тоби размозжил голову одному и свернул шею другому. Его глаза — глаза демона — видели этих четверых иначе, чем обычных смертных. И то, что о телах ничего неизвестно, наводило на невеселые мысли. Тела ожили и ушли. Вот интересно: если кто-нибудь сломает сейчас шею Тоби Стрейнджерсону, сможет он сделать то же?
Энни снова откусила нитку.
— Вот, примерь-ка.
Он встал примерить штаны, которые она шила. Она демонстративно отвернулась, якобы полюбоваться на закат, но Тоби тоже повернулся к ней спиной. Он снял пояс, оставив плед свободно свисать с плеч, и натянул штаны. Новый твид был приятно жестким, и от него пахло торфом, но Тоби противна была мысль о том, что ему придется носить такую сковывающую движения одежду. Он завязал смущавший его клапан спереди и дал Энни оценить результат.
— Очень здорово, — сказал он. — Как раз впору. Я не знаю, как…
— Повернись. Да, сойдет. Жаль, нет у меня времени сшить тебе рубаху и куртку. Башмаков я, конечно, не осилю…
— Вы и так сделали больше, чем нужно. Можно я пока останусь в пледе? — Он обошел ее, вышел на улицу и зашел за дом кругом в поисках удобного места для того, чтобы одеться.
Отказаться от пледа? Ходить с закрытыми руками и ногами? Обуться в башмаки? Но если он собирается в Лоуленд и в другие дальние края, ему следует одеваться как сассенаху — Энни права. Похоже, эта же мысль пришла в голову и остальным. Соседи принесли пару рубах, плащ и пару башмаков — диковины, попавшие в глен давным-давно по чистой случайности и годами валявшиеся в сундуках. Все они были ему отчаянно малы.
