Владислав Русанов - Бронзовый грифон
– Так это ты с ними была занята? – скривился молодой человек. – Фу-у…
– Я отрабатываю плату, – парировала Флана. – И мне некогда думать: «фу» ли не «фу»! А не нравится…
– Все, все! – Кир взмахнул руками. – Я не спорю, не возражаю и не осуждаю! Рассказывай дальше.
– Один кривоплечий, щуплый – кожа да кости. Зато нос… Про такие носы говорят – для семерых рос, а одному достался.
– Ага! Точно! – поддакнула Лита. – Помню такого…
– Дальше, дальше… – торопил Кир.
– Кто он и что из себя представляет – ума не приложу… – виновато проговорила Флана. – Никогда не задумывалась. Посетитель как посетитель. Лишь бы скудо исправно выкладывал…
Молодой человек кивнул – а чего, и вправду, нужно ждать от девочки из борделя? Она же не частный сыщик. И не государственный, тем паче.
– А второй?
– Второй тоже пожилой. Невысокий, с брюшком. Смуглый очень. Ну, прямо такой, что с айшасианом спутать можно…
– Вот он – шпион! – воскликнула Лита. – Айшасиан переодетый!
Кир едва удостоил ее презрительным взглядом:
– Айшасианы, конечно, сволочи, но не дураки. Знаешь, у нас на отцовской вилле управляющий любил байки по вечерам травить под кувшинчик-другой вина. Сядет на веранде со старшим конюхом и псарем и начинает… Когда похабные, а когда и не очень… А мы с братьями прятались под верандой и слушали, слушали, слушали… – Он даже вздохнул, вспомнив блаженное детство и ставшее в одночасье недосягаемым родительское имение.
– То-то и видно! – нахмурилась Флана.
– Да что тебе видно? Вот управляющий как-то и рассказал байку, как из Айшасы в Камату шпионов забрасывали. Одежду подобрали – от каматийцев не отличить, речь выучили – настоящий деревенский выговор… Короче, все как положено. Один в один, не отличить. Приплыли, высадились в маленькой бухточке, идут по проселку. А навстречу дед-козопас, старый, беззубый и наполовину слепой. И этот дед сразу, без раздумий, заявляет им: «Подобру-поздорову, айшасианские шпионы!» Те, само собой, опешили – как же так, столько лет подготовки и все насмарку? Спрашивают его: «Дедушка, как же так? Откуда ты узнал, что мы из Айшасы?» А он им: «Так, сыночки, у нас всех, у кого морда черная, айшасианскими шпионами зовут»…
Флана рассмеялась, а Лита, напротив, обиженно засопела.
– Не расстраивайся, – утешила ее подруга. – Я сама сперва на этого черномазого подумала. Только сильно просто это было бы…
– Верно, – кивнул т’Кирсьен. – Айшасианы не дураки. Значит, будем носатого крутить?
– Как это – «крутить»? – не поняла девушка.
– А вот так! Как волчок. Пока на чистую воду не выведем. Подождем, пока очередной раз заявится, да пригрозим, что выдадим тайному сыску!
Лита хмыкнула:
– А он увидит, что вы плеть поломали, и удерет!
– Куда ж он удерет? – удивился Кир. – За шкирку схватим – запоет не хуже петуха!
– Да он просто скажет – я не я и плетка не моя. Да еще нас обвинит, что наклеп на честного горожанина возводим, – стояла на своем девица.
– Тогда точно в сыск заявим! – взмахнул кулаком молодой человек. – У них в башне и не такие разговаривают! Соловьями заливаются!
– Погоди-погоди! – поддержала подругу Флана. – А чем докажем? Чем мы докажем, что плеть его? Она сломанная. Вот если бы… – Она пригласила пальчиком друзей пододвинуться поближе, понизила голос: – Слушайте меня. Ни фрите Эстелле, ни Ансельму ничего не говорим. Ни-ни!
Лита и Кир кивнули.
– Плетку я закажу сделать новую. Есть мастер один – за солид выточит точь-в-точь, не отличишь. А еще пару скудо сунуть, так за ночь управится… После дождемся носатого или кого там еще снежные демоны за плетью принесут. Я постараюсь подглядеть, достанет он записку или нет. А ты, Кир, пойдешь за ним и проследишь – куда он отправится, с кем встретится… Не боишься?
– Ты с ума сошла? – опешил т’Кирсьен. – Чтоб я, офицер гвардии, носатого старикана испугался?
– Да я не про то! Страже попасться не боишься? Тебя ж, наверное, ищут все еще…
– Ничего. Я тихонечко. – Он потер подбородок, заросший черной, колючей щетиной. – Вот борода отрастет – меня вообще никто в Аксамале не узнает. Даже однополчане.
Они обменялись заговорщицкими улыбками. Мол, уж если мы беремся за дело, то скоро паре-тройке айшасианских шпионов, вздумавшим свить гнездо в столице благословенной Сасандры, не поздоровится. Держитесь, двурушники заморские!
В полутемный коридор городской тюрьмы Аксамалы Берельм вступил с гордо поднятой головой. Раз уж согласился играть роль знаменитого заговорщика, играй. Как говорится, назвался карасем – живо в садок.
Да, садок в Аксамале отгрохали что надо. На несколько сотен рыбешек хватит. И мелких, и крупных. И жирных карасей, и хищных щук. Взять хотя бы тот этаж, на который Берельма привели мрачные, неразговорчивые надзиратели, вооруженные обтянутыми кусками кожи шестами и дубинками. Нижний, полуподвальный – забранные решетками окошки на уровне земли. Ему объяснили, что узники, отбывающие (или, как они сами говорят, «мотающие») срок в городской тюрьме, стремятся попасть на более высокие этажи. Третий, например, или четвертый. Там и теплее, и суше, и солнечные лучи радуют скользящими по стенам зайчиками. Но так просто туда не отправляют. Нужно пользоваться уважением не только сокамерников, но и самих надзирателей. А начинают все на первом, полуподвальном.
Берельм шагал неспешно, сохраняя достоинство. Нужно сразу произвести впечатление на заключенных. Правда, Мастер обещал, что слухи о появлении великого борца за справедливость Дольбрайна, вольнодумца, гиганта мысли, автора целого ряда философских трактатов, обосновывающих необходимость смены государственного устройства Сасандры, уже ползут по тюрьме.
Его вели мимо решетки, и мошенник имел прекрасную возможность полюбоваться на своих будущих сподвижников, которых он же собирался в скором времени предать. Черными воронами застыли оборванцы, пойманные стражниками в порту и припортовом квартале, – иногда городские стражи порядка устраивали облавы, чтобы проредить заполонившую эту часть Нижнего города. Грязный, укрывающийся немыслимо изодранным тряпьем, сброд, они держались друг дружки и старались не замечать ничего вокруг. В стороне от них сидели, по всей видимости, мелкие уголовники – карманники, домушники. Их Берельм не любил. Почитал падальщиками, отбирающими последние крохи у бедняков, тогда как сам Ловкач обирал исключительно богатых – банкиров, купцов и расплодившихся в последние сто лет промышленников. Неподалеку от карманников сидели преступники уровнем повыше – вооруженный грабеж, кражи со взломом, убийства. Эти держались особняком и чувствовали себя увереннее прочих. Что им политика, когда каждому грозит по меньшей мере каторга, если не виселица, за преступления доказанные и недоказанные? Этих Берельм тоже не любил – не за что, но уважал и не собирался связываться без очень уж веской причины.
