Марина Добрынина - Империя под угрозой. Для служебного пользования
Мадам сидит уже, напряженно уставившись на дверь. Она радостно возбуждена.
— Ой, Маечка, у меня есть, что вам сказать. Вы же знаете, я всегда рада Вам помочь. У Вас так много работы, и я считаю, что каждый из нас должен оказывать Вам содействие. Вы так похудели! Побледнели! Темные круги под глазами!
Она вглядывается в мое лицо с искренним беспокойством, а я в который раз радуюсь тому, что она не Мастер. Теперь я могу убрать улыбку, от которой начало сводить скулы, и изобразить на лице что-то вроде бескрайней утомленности жизнью.
— Да, Антонина Григорьевна, но что поделать. Такая у меня теперь работа. Что Вы хотели?
— Майя Алексеевна, я сегодня видела Вашего Сему. Он опоздал на четырнадцать минут!
И смотрит на меня, довольная.
— Вы твердо в этом уверены?
— Да, у меня отмечено в журнале! Я как раз подошла к окну цветы полить, вижу — он идет.
Врет, сука, цветочки она поливала! Неужели забыла, с кем разговаривает? Да ее с утра от окна не оттащишь. Выискивает, кого бы сдать. Ненавижу энтузиастов. Но Сема, черт возьми, я же его предупреждала! Этот балбес по неизвестной науке причине вызывает у меня прямо-таки материнские чувства, хотя мы почти ровесники. Так и хочется прикрыть его от жестокого мира своей не очень широкой грудью. А сейчас мне предстоит сдать его на губу, поскольку нарушение слишком уж серьезно. Согласно новым правилам, конечно.
— Антонина Григорьевна, — делаю последнюю попытку, — а Вы твердо уверены, что это был именно Гунько?
— Ну да! — простодушно восклицает она, — разве Вашего Сему можно с кем-либо спутать?!
Это да. Такой живописный в нашем управлении он один. Программистус вульгарис, подвид классический.
У Антонины мигает лампочка на селекторе. Начальник вызывает. Пользуясь паузой, пытаюсь смыться. Но в коридоре меня нагоняет ее высокий голос.
— Майя Алексеевна, пройдите к Юлиану Витальевичу.
Час от часу не легче. Сегодня день идет строго по выражению "все, что начинается хорошо, заканчивается плохо; все, что начинается плохо, заканчивается еще хуже". Автора не знаю, но работал он явно в похожих условиях. Интуиция сильно меня подвела, разрешив остаться здесь на целых шесть месяцев.
Юлечка хорош, как всегда. Волосы уложены волосок к волоску, китель застегнут на все пуговицы, по кабинету разносится благоухание отдающего лимоном одеколона. Пальчики наманикюрены, пузико втянуто, мужчина хоть куда. Жаль, мне воспитание не позволяет озвучить — куда именно.
— Садитесь, Майя Алексеевна, — проговаривает он, щуря глазки.
Лучше уж присяду. У господина слишком богатая фантазия. Могу на ногах не устоять от какой-нибудь новой идеи. И точно!
— Майя Алексеевна, дисциплина во вверенном мне подразделении СИ, несмотря на все наши старания, не на высоте. Чем Вы это объясните?
— Ну…
Есть у меня кой-какие соображения на этот счет, но делиться ими не собираюсь. Да и цензурные там лишь предлоги.
— Мне тут на глаза попалась любопытная книга, — продолжает шеф, указывая пальцем на толстый том в коричневой суперобложке, — Не читали? История испанской инквизиции Льоренте. Впрочем, Вы ее вряд ли изучали. Автор Инквизицию не любил, да и времена не те, что сейчас, но дело не в этом. Я ее прочитал, Уставы просмотрел и подумал.
Возбудился весь, глазки светятся. Пальчики долбят карандашом о столешницу. Изображаю на лице глубочайшее внимание и готовность к действиям.
— Я Вас слушаю, Юлиан Витальевич.
Он наклоняется ко мне вперед и быстро проговаривает, чуть понизив голос.
— Я уверен, что к содержащимся на гауптвахте должны применяться телесные наказания.
Я сижу, хлопая глазами, и полагаю, что дар речи, возможно, утерян мною безвозвратно.
— А-а-ааа?
— Я полагаю, что эта мера должна подействовать благотворно на коллектив, как никакая другая. Напрямую, конечно, в книге эта идея не высказывается, но ведь и мы сейчас не можем накладывать епитимьи, не так ли? Вот если обдумать хорошенько…
Делаю глубокий вздох. Все, слова пошли, пошли… не удержать.
— Юлиан Витальевич, — спрашиваю очень осторожно, поскольку как еще разговаривать с душевнобольными, — Вы шутите?
Начальник сердится.
— Какие могут быть шутки! Вы должны подготовить соответствующий приказ к завтрашнему утру.
— Юлиан Витальевич, я не думаю, что эта мера… благотворно подействует на дисциплину в управлении. Я уверена, через пару месяцев коллектив сам приспособится к новым условиям, и количество проступков резко…
— О чем Вы, Майя?! Какие два месяца?! Вы думаете, о чем Вы говорите?!
М-да? А что я такого ужасного сказала?
— Так нельзя… это невозможно, — растерянно бормочу я.
— Невозможно?! Чтобы я никогда не слышал от Вас таких слов! Что значит невозможно в устах инквизитора?!
В устах инквизитора это значит: "Пошел на…". Не уточняю. Почему мне так на шефов не везет?
— Невозможно, — говорю, вставая, — значит, невозможно. Значит, этого не будет никогда и ни за что. Я заниматься подобным идиотизмом не собираюсь.
Дальше не сдерживаюсь и начинаю орать так, что вопли должны разлетаться по этажу.
— Вы хоть головой своей подумали, прежде чем мне такое предлагать?! В Вас что, нездоровая тяга к садизму проснулась?! Так сходите на допросы полюбуйтесь!!
Гляжу, шеф позеленел и тоже поднимается. Сейчас прольется чья-то кровь, боюсь, что моя. А тут он как завизжит:
— Да Вы как со мной разговариваете!
Ладно. Я тоже верещать умею.
— Как хочу, так и разговариваю!
— Вон из кабинета, и чтобы завтра приказ был на моем столе!
Глава 4
Вылетаю в приемную. Хлопнуть дверью не удается — не приспособлена, а жаль. Антонина Григорьевна сидит вся такая потерянная, смотрит на меня резко увеличившимися в размерах глазами и молчит. Думаю, может и ей сказать что-нибудь ласковенькое. Для комплекта. Нет, хватит на сегодня.
Иду к сотрудникам. В ОВР только Инна. Заполняет отчет.
— Где Сабировна? — ору с порога.
Коллега испуганно вздрагивает.
— В Аутске.
— Что она там делает?!
— Командировка, Вы же сами…
— Надолго?
— До послезавтра.
— Ладно. Собирайтесь, Инна, мы с Вами тоже уезжаем.
Брякаюсь на стул, набираю номер одной моей знакомой в городке относительно неподалеку. В нашем округе.
— Привет, Оля, — говорю в микрофон, — это Майя Дровник. Да, я очень рада тебя слышать. Оля, я слышала, у Вас ЧП? Оля, срочно, я тебя умоляю, пришли вызов в Управление. Скажи, что тебе жизненно необходимо присутствие ОВР. Я тебя очень прошу! Объясню, когда приеду. Обещаю ни во что не вмешиваться.
