Джон Толкиен - Возвращение государя
— Не надо отчаиваться, повелитель, — запинаясь, пролепетал хоббит. — Он еще может поправиться. Надобно посоветоваться с Гэндальфом.
— Не говори мне больше о чародеях, — угрюмо отозвался старик. — Все их ухищрения нелепы. Враг овладел тем, на что возлагалась безумная надежда. Сила его умножилась: ныне ему ведомы наши помыслы, и все содеянное нами оборачивается для нас погибелью. Сына, собственного сына я послал на верную смерть без последнего напутствия, не найдя для него доброго слова — и вот он лежит предо мной на пороге небытия! Чем бы все ни кончилось, род наместников пресекся, а значит, неминуем и конец Гондора. Если кто и переживет войну, то потомки выходцев с запада превратятся в жалкий, ничтожный сброд, таящийся по холмам и обреченный на вымирание.
Но тут его речь прервали донесшиеся из-за дверей голоса. Кто-то призывал правителя.
— Я не выйду, — молвил Дэнетор. — Мое место здесь, рядом с сыном. Вдруг он придет в себя, вдруг скажет хоть слово перед кончиной, ждать которой осталось совсем недолго. А обороной путь командует кто угодно, даже Серый Простак, со своими вздорными надеждами! Оставьте меня.
Так Гэндальф оказался во главе защитников города. Один его вид наполнял сердца мужеством, отгоняя страх перед крылатыми тенями. Казалось, он способен одновременно быть в нескольких местах — то появлялся в цитадели, то у Ворот, то на стенах нижнего круга. Повсюду его сопровождали Имрахил и рыцари Дол-Амрота в сияющей броне. Величественные и горделивые, они не ведали страха, словно воскресшие герои древнего Нуменора.
— Только гляньте на этих, из Дол-Амрота, — перешептывались люди. — Не зря, видно, толкуют, будто они сродни эльфам. В их земле, в Белфаласе, некогда жил народ Нимродэли.
Случалось, кто-нибудь начинал напевать строфы из Песни о Нимродэли или иной баллады, незабытой до сих пор в долине Андуина. Однако стоило рыцарям отойти, песни смолкали. Над людьми снова смыкались тени, сердца леденели, и доблесть Гондора обращалась в прах. Близилась ночь, и город медленно погружался во тьму отчаяния. Никто уже не пытался тушить пожары, и почти весь нижний круг был охвачен пламенем. В некоторых местах воины на внешней стене оказались отрезанными от своих — они не могли ни отступить, ни получить подкрепление. Но таких, самых верных и стойких, оставалось немного, большинство укрылось за вторыми воротами.
Овладев равниной, враги спешно навели мосты через Реку. Весь день по мостам переправлялись войска и подвозилось снаряжение, а в середине ночи начался решительный штурм. Передовые отряды нападающих прошли по оставленным между огненными рвами проходам и ринулись вперед, не обращая внимания на летевшие со стен стрелы. Пламя давало достаточно света, чтобы превратить врагов в прекрасные мишени для метких гондорских лучников, но стрелков было прискорбно мало, и нанести противнику серьезный урон они не могли. Тот, кто командовал атакой, наблюдая за ней из тайного укрытия, решил, что мужество защитников стен сломлено и их остается сокрушить окончательно. Он подал знак, и из тьмы медленно поползли вперед выстроенные в Осгилиате огромные осадные башни.
И снова к покоям правителя в Белой Башне прибыли гонцы. На сей раз они были так настойчивы, что Пиппину пришлось их впустить. Дэнетор неохотно оторвал взгляд от лица Фарамира и молча повернулся к ним.
— Нижний круг города в огне, — доложил старший из прибывших. — Какие будут приказания? Митрандир Митрандиром, но люди желают идти в бой под водительством наместника королевства, своего законного правителя. Некоторые уже бегут, оставляя стены без защиты.
— Зачем? — вскричал Дэнетор. — Зачем бегут эти глупцы? Всем нам все равно суждено сгореть, и незачем оттягивать неминуемое! Возвращайтесь к своим погребальным кострам, а я взойду на свой. Да, да, на костер! Тела Дэнетора и Фарамира не будут набальзамированы и погребены в пышных усыпальницах. Их заменит огонь. Так завершали свой земной путь короли варварских народов до того, как с Запада приплыл первый корабль, путь же будет так и теперь, когда Запад пал. Ступайте прочь.
Не поклонившись и не промолвив ни слова, воины покинули Башню.
Дэнетор отпустил руку Фарамира и, бросив на него еще один взгляд, горестно произнес:
— Он горит, уже горит. Дом его духа обращается в пепел, — затем правитель медленно подошел к хоббиту и заглянул ему в глаза. — Прощай! — зазвучали негромкие слова. — Прощай, Перегрин, сын Паладина. Недолго продолжалась твоя служба, а сегодня она закончилась. Я освобождаю тебя от клятвы. Иди и умри так, как найдешь нужным. Хочешь, так и вместе с твоим приятелем, бестолковым кудесником, который и привел тебя к гибели. Позови моих слуг и уходи. Прощай!
Пиппин преклонил колено, но неожиданно вскочил и, не опуская глаз под взглядом грозного старца, с хоббитской прямотой выпалил:
— Не хочу я прощаться! Но уйти, коли велено, уйду, тем паче что и вправду не прочь повстречаться с Гэндальфом. Никакой он не бестолковый, и я не стану помышлять о смерти, покуда у него есть надежда. А насчет службы — она не окончена, пока вы живы. Надеюсь, даже если враги ворвутся в цитадель, я буду с вами до конца и, может быть, покажу себя достойным высокой чести носить доспехи и зваться воином Гондора.
— Дело твое, — безразлично проговорил Дэнетор. — Поступай как знаешь, а моя жизнь кончена. Позови слуг! — он умолк и снова повернулся к Фарамиру.
Пиппин повиновался, и в палату явились шестеро рослых челядинцев. Зная, что правитель не в духе, они приблизились к нему с трепетом, но Дэнетор говорил с ними спокойно, не повышая голоса. Был отдан приказ укрыть Фарамира одеялами и поднять его вместе с ложем. Медленно, стараясь не потревожить метавшегося в горячке раненого, слуги понесли Фарамира к выходу из Башни. За ними, сгорбившись и тяжко опираясь на посох, следовал старый правитель, а позади пристроился Пиппин. Процессия, до крайности смахивавшая на похоронную, пересекла темный, озаряемый лишь багровыми отсветами пожаров двор и по знаку Дэнетора задержалась у увядшего Древа.
Здесь царила почти полная тишина: толстые стены глушили доносившиеся снизу звуки сражения, так что было слышно, как печально капает с мертвых ветвей вода. Под изумленными, растерянными взглядами караульных скорбное шествие миновало ворота цитадели. Затем последовал поворот на запад, и дорога вывела к двери в стене шестого круга. Ее открывали лишь во время погребальных церемоний, кроме правителей, ею пользовались только отмеченные особым знаком служители Дома Усопших. За дверью начинался извилистый путь к возведенным на узком отроге в тени Миндоллуина гробницам королей и их наместников.
