Анатолий Дроздов - Смок - боевой змей
На Некрасе тоже была кольчуга. Артемий на такое не рассчитывал, поэтому вместо трехгранного стилета, разрывающего железные кольца, взял широкий нож. Хорош был нож, дамасской выделки, кольчугу пробил, но в глубь тела не пошел. Второй замах Артемий сделать не успел: мерзкая тварь прыгнула на круп коня. Прокусила руку, располосовала когтем лицо. Артемию удалось тварь стряхнуть, а испуганный конь понес так, что вои Некраса отстали. Дионисий не заплатил за работу, хотя следовало компенсировать увечье. На правой руке пальцы гнутся плохо, приходится все делать левой. Хорошо, что он одинаково владеет руками…
На торгу Артемий оставил повозку у коновязи, взял пустые корзины и пошел по рядам. Валил с возов репу, поздние, уже последние, огурцы, яблоки, хлеб… Не торговался — за все платил Дионисий. Вернее те, из Константинополя, которые велели сыскать и убить… Обрадованные торговки охотно заводили разговор с увечным слугой Божьим, скоро Артемий знал, что следовало. Красавицу в медовом ряду он разглядел сразу. Пшеничные волосы, голубые глаза, полная грудь… В маленьких ушках — золотые серьги местной работы. В Константинополе этой русской за одну ночь подарят десять номисм. Здесь поставили торговать. Не умеют русы ценить свое достояние! Некрас, впрочем, оценил…
Артемий степенным шагом подошел к торговке.
— Ты Улыба? — спросил строго.
— Я, отче! — ответила торговка, глядя с любопытством.
— Бают, варишь лучший мед в Белгороде?
— Спытай! — Улыба протянула кружку.
Артемий принял и глотнул. Медовая брага, сдобренная ароматной травой. Гадость! Сейчас бы глоток густого золотистого вина с Крита! Как можно пить это пойло? Но, что бы ни думал Артемий, свои мысли оставил себе. Осушил кружку до дна и вернул, причмокнув.
— Добрый мед! Много у тебя?
— Здесь корчага. Дома три бочки.
— Заберу все!
— В монастыре нет меда? — удивилась Улыба.
— Старый кончился, новый еще не поспел, — пояснил Артемий. — Игумен гостей ждет.
«Три бочки меда! — ахнула про себя Улыба. — Да это…»
— Две гривны! — выпалила она, ожидая, что странный монах начнет яростно торговаться.
— Две так две! — согласился монах. — Собирайся! Мне до темна наказали воротиться.
Улыба торопливо погрузила корчагу на повозку монаха (тот помог), и они поехали в посад. Свою повозку Улыба оставила на торгу. Хватит времени вернуться, тороватого покупателя упускать не след. Доехали скоро. Улыба заперла ворота и повела монаха в дом. Там покупатель аккуратно отсчитал серебро, подвинул сверкающую горку к хозяйке.
— Проверяй!
— Все верно! — замахала Улыба руками. — Я видела. Погоди, счас людей кликну! Служанку выгнала, совсем дерзкая стала, приходится самой.
— Зачем нам люди?
— Бочки на повозку закатить.
— Не нужно их катить!
— Не понимаю тебя! — удивленно сказала Улыба.
— Присядь, хозяюшка! — сказал монах, улыбаясь. Тонкие губы раздвинулись, показав острые белые зубы. Искалеченная шрамом щека пошла складками, лицо гостя стало жутким. Горло Улыбы перехватил страх. Какой чудный монах! Что ему надобно? Она сама не заметила, как ноги ее подогнулись, и тело безвольно опустилось на скамью.
— Бают, жила с княжьим сотником? Некрасом?
Улыба помедлила и кивнула.
— Вот это, — гость кивнул на кучку серебра, — а также мед твой останутся тебе, если поведаешь.
«Господи, кто он? — лихорадочно думала Улыба. — От кого пришел?» Она хорошо запомнила ту ночь, когда прогнала Некраса, и за воротами закричали люди. Она выбежала, увидела мертвую кобылку, убитого половца, лужи крови… Улыбе стало муторно, служанка увела ее в дом. Под утро к ней приехал сам Светояр, долго расспрашивал о Некрасе, а после велел молчать. Наказал, буде кто выведывать о Некрасе, не медля, доносить лично ему. Дождалась, выведывают. Закричать, побежать из избы? Можно успеть. А ежели нет? Такой зарежет и глазом не моргнет…
— Что хочешь знать? — хриплым голосом спросила Улыба.
— Как он выглядел?
«Знает! — поняла Улыба. — Сказал: «выглядел», а не «выглядит». За мертвого убивать не будут».
— Высокий, стройный, жилистый, — стала перечислять Улыба. — Волосы русые, глаза большие, синие…
— Шрамы у него были? — перебил гость.
— Несколько. На руках и груди.
— На груди? — заинтересовался гость.
— Как раз напротив сердца. Свежий шрам, розовый.
— Это он!
Гость встал и перегнулся через стол:
— Где Некрас? Говори?
— Господи! — отшатнулась Улыба. — Нет его! Сгорел!
— Где?
— В конюшне, со смоком своим. Колпаки Великого на них напали.
— Сама видела?
— Не пустили. Никого близко дружинники не подпустили, — Улыба заплакала. Больше от страха, чем от горя. — Не дали косточки милые самой похоронить. Дружинники землей пепелище забросали, до сих пор запрещают ходить туда. Сторожа там. Мне велели молчать.
— Не велика беда, что рассказала! — усмехнулся Артемий. — Серебро заслужила.
«Светояру расскажу, еще даст!» — злорадно подумала Улыба.
— Ладно, хозяюшка! — сказал Артемий, расстегивая пояс. — Поговорили и хватит. Разбери постель, отдохни с гостем. Приласкай убогого!
— Ты!..
Улыба не закончила. Все так же хищно скалясь, гость вытащил из-за пазухи и положил на стол длинный нож. Затем сдернул ее с лавки и бесцеремонно толкнул к постели. Улыба, онемев, шла чуть живая. Видя это, Артемий сам стащил с нее поневу, рубаху, сунул лицом в матрац и навалился сзади. Пока хищник насыщался, Улыба тихо плакала. Насильник не обращал внимания. Когда ряженый монахом тать со стоном отвалился в сторону, Улыба попыталась встать. Артемий сжал ей горло железными пальцами.
— Куда?
— Подтереться.
— На! — Артемий подобрал и кинул ей рубаху. — Лежи!
Когда сила вернулась, Артемий перевернул Улыбу на спину и задрал ей ноги. В этот раз он не спешил, утолял страсть с толком. Проклятая баба лежала колодой и продолжала всхлипывать. «С Некрасом, небось, было не так!» — зло подумал Артемий. Эта мысль привела его в ярость. Артемий охватил пальцами белое горлышко женщины, сдавил. Улыба захрипела и задергалась, пытаясь сбросить насильника. От ее судорожных метаний, волна наслаждения пробежала по телу Артемия, он не разжимал пальцев, пока Улыба не затихла. К тому времени насильник получил свое. Подернув плечами от последней судороги, Артемий вытащил золотые серьги из ушей мертвой женщины, бросил их в кучку серебра, затем аккуратно пересыпал добро в кожаную калиту. «Дионисию, скажу, что подкупил княжих слуг, — подумал, привязывая кошель к поясу. — За добрую весть еще серебра отсыплет. И серьги у бабы дорогие…»
