Лея Любомирская - Живые и прочие
Волна сбивается. Бодрый голос диктора с полуфразы, как с места в карьер, выдает: «…трудом упорным края…»
Ну дурдом, отмечает специалист нечаянную рифму. Новости и реклама. Реклама и новости. Дылда в отчаянии. Дылда остервенело вращает верньер, улыбка его прокисла, глаза превратились в узкие щелочки. Диктор, диктор, не ходи гулять поздно ночью. Любитель искусства может повстречать тебя в подворотне. Опознает по бодрому голосу.
«…вопрос по оборонке».
Интервью. Кого-то с кем-то. Не суть. Но! — вторая нечаянная рифма. И диктор, и журналист явно нарываются.
При слове «оборонка» плечи специалиста вяло вздрагивают.
«…лично на меня? Да. Поистине громадное впечатление. Установки „Апрель“, разработанные в ОКБ…»
Упряжка влетает на станцию. Длинный приземистый состав ждет у третьей платформы. Пепельного цвета вагончики, толстые обледеневшие стекла, гармошки переходов между тамбурами — в бесформенных сосульках; заржавленные полозья. Всё как обычно.
Вечером, в мягком свете фонарей поезд кажется красивее. Уютнее.
Лучше.
Специалист вновь тяжко вздыхает и занимает очередь в кассу.
* * *В окно можно не смотреть.
Снег, снег, обросшие льдом дома, черные пасти туннелей, оленьи упряжки, редкие снегоходы.
Пейзаж уныл до безобразия.
Пейзаж сер и скучен.
От несмотрения в окно отвлекает зычный голос с характерным акающим выговором:
— Маро-оженое! Пламбир! Крем-брюле!
Все торгаши — с юга. Эта толстая бабища не исключение.
Бабища проталкивается между скамейками, пихая стоящих локтями. Катит за собой тележку-холодильник. На бабище узорчатый, в кружевах-снежинках платок. Красивый, да и сама вроде ничего. Резвушка-толстушка.
— Мне два, — протягивает деньги усатый дядечка со сросшимися на переносице бровями. Брови и усы грозно шевелятся, отчего тщедушный дядька приобретает весьма разбойничий вид.
— И мне.
— Нам тоже.
— Сюда дайте! — обвалом прокатывается по салону.
Известное дело — мороженое! С холода-льда. Разве дурень какой откажется. Или дурочка навроде секретарши. Будет ногти ровнять, и хоть бы хны.
— А… вам? — Вопрос замерзает в воздухе.
Специалист поворачивает голову. Медленно-медленно поворачивает голову и в упор глядит на бабищу. Рядом со специалистом никого. Места пустуют, и оттого очень просторно. Оттого можно сидеть, закинув ногу на ногу, положив руку на спинку скамьи, и разглядывать торгашку. Платок ее. И кружевные снежинки. И прозрачные сережки-кристаллы. И белую кожу. Красивая. Но полная. Не в его вкусе.
— То есть… — Южанка теряется окончательно. — Я хотела сказать…
В его вкусе хрупкие девушки с бездонными, как у той вон блондиночки, глазами. Блондинка в пышной лисьей шубке, капюшон с модной оторочкой, стоит у самых дверей и вдумчиво облизывает…
— Так возьмете? — нарушает ход мыслей торгашка.
— Не-а, — цедит специалист и рывком поднимается на ноги.
Бабища шарахается, чуть не опрокинув тележку; налетает на усатого. Тот отшатывается — и пошло-поехало. В вагоне небольшое столпотворение.
И — легкая паника.
Специалист шагает сквозь толпу. Ледоколом.
Народ старается держаться подальше. Отпрянуть! Убраться с дороги! Оттоптанные ноги не в счет. Тишина. Тяжелая. Давящая. Ни одного матерка. Прерывистое дыхание, вытянутые лица, потупленные взоры…
— Здрасте! — Специалист, куражась, ломает шапку перед блондинкой. — Как вас по имени-отчеству? Меня Иваном, ежели что. Можно Ваней. А кому и Ванькой. Договоримся!
От избытка чувств блондинка роняет мороженое. На грязном полу белая клякса.
— Обронили-с. — Иван поднимает брикет с налипшим мусором. Разглядывает. — М-да. Некондиция. Ну что вы, в самом деле?! Поедем, как говорится, в нумера. Живу я неподалеку. Сойдем через пару станций. И уж там…
Глаза специалиста блестят шалым огнем.
Девушка бледнеет, размахивается — Иван подается вперед, Иван жаждет пощечины! — но, пересилив себя, девушка отдергивает руку.
— Отчаянная, да?! — орет специалист. — Ну ударь меня, ударь! Дотронься!
Девица закатывает глаза, ей дурно. И вместе с шубкой обвисает на вовремя подставленной лапище. Второй лапищей Иван хватает девицу за приятных размеров грудь. Прижимает к себе. Смачный поцелуй приводит блондинку в сознание.
— Не смей, не смей… — шепчет она. И вырывается, и плачет. И под глазами уже набрякли некрасивые темные круги, и щечки пошли пятнами, а прическа растрепалась.
Здоровенные лбы справа от девицы до хруста тискают пальцы в кулаки. Но молчат, лишь кадыки дергаются от стыда и бессилия. Народ старательно таращится в окна. За окнами замечательный тоскливый пейзаж. Такой можно рассматривать часами.
Снег, снег, обросшие льдом дома, черные пасти туннелей…
— А вот и смею! — вопит специалист. — Мне терять нечего! Плевать я на всех хотел! Что хочу, то и делаю! И если хоть одна зараза вякнет…
Зараз не находится. Ни одной. Люди сосредоточенно изучают тьму за стеклами: поезд въехал в туннель, и серое уныние сменилось унылым мраком.
— Генеральный — сволочь! Технологи — паскуды! Конструктора — хамы! Мастера — бестолочи! — методично перечисляет Иван. Его трясет. — За неоднократное нарушение трудовой дисциплины и техники безопасности… Да я… лучший! Золотые руки! А меня как последнего сопляка…
Поезд выныривает из туннеля, катит по сумрачной равнине. Слышно, как снаружи беснуется ветер.
На очередном полустанке Иван решительно тащит блондинку к дверям, спрыгивает на платформу. Вокруг — ни души. Над хлипким зданием станции качается светящий вполнакала фонарь. У входа, повыше обшарпанных дверей притулился громкоговоритель. Метет. Разбегаются по углам синие тени; тихо-тихо, исподволь, подкрадываются, чтобы окутать всё и вся, сумерки.
В блеклом выстуженном небе, разрывая покров облаков, курсируют фризеры.
Поезд трогается, скрипя полозьями. Девушка рыдает взахлеб, слезы бисеринками застывают на щеках.
Прости-прощай, родная.
Ну что стоишь в сторонке? —
звучит неведомо откуда. Девица, заламывая тонкие руки, падает на колени. Иван, не обращая внимания на истерику, волочет девушку за собой, ухватив поперек талии.
Здоровенные лбы в вагоне жмут квадратными паль-11, ами на кнопки телефонов. Остальные не отважились и на это. С каменными лицами наблюдают, как дебошир со своей жертвой гребет по снежной пустыне.
Вдали голубоватыми холодными искрами мерцают огни небольшого поселка.
* * *Дом как дом.
Скорее избушка. Небогатая, но справная. Типовая улучшенка.
