Екатерина Казакова - Наследники Скорби
— Тихо, тихо, не бойся… — зашептал крефф. — Дай погляжу, что с тобой.
Девушка глубоко вздохнула, зажмурилась и словно окаменела, перетерпевая льющийся на нее Дар.
Лекарь отнял руку.
— Не помочь ей, Полян. Рассудок тьмой скован, как завесой. И Даром не пробиться. Прежде я этакого не видел. Но ты прав — злобы в ней нет.
— Так, может, оставишь ее пока у себя? А то Донатос пришибить грозился… — Сторожевик с надеждой посмотрел на мужчину.
Тот в ответ кивнул:
— Пусть пока остается. К вечеру придумаем, куда ее отправить: может, на поварню, может, в конюшню. А пока вон с Рыжкой поиграется.
— Правда, что ль, кошка у тебя? — изумился Полян.
— Ага, — кивнул целитель.
— Ну вот одна за другой присмотрит, — обрадовался сторожевик. — И тебе спокойнее будет, Светла животину не обидит. Правда ж, Светла?
— Не обижу, дяденька, — кивнула скаженная. — Только некогда мне с кошкой играться, свет-то мой ясный как без пригляда?
— А чего за ним приглядывать? — подивился одноглазый лекарь.
— Как чего? — всплеснула руками дурочка. — Заморенный, на просвет всего видать. Да и душа болит у него. Ой, как болит, дяденьки.
— Была б она у него… — пробурчал Ихтор.
Светла от этих его слов посуровела и нравоучительно заметила:
— Душа, пригожий мой, у всех есть. Только болит она у всякого по-разному, — девушка посмотрела на креффа со строгостью и закончила: — А у него она больше вашего болит, потому как измученная вся.
— Это кто ж его измучил? — насмешливо спросил лекарь.
Блаженная покачала головой, дивясь такой недогадливости:
— Кто ж человека сильнее его самого измучить может? — вопросом на вопрос ответила она. — Сам. Сам всё.
— Тебе сказано — не суйся к нему, — рассердился Полян. — Близко даже не подходи. Живи вон у Ихтора. Он не тронет.
— Нужна она мне! — испугался целитель. — До вечера пересидит, а там определю куда-нибудь.
Сторожевик покачал головой:
— Сказала ж она — добрый ты. Пойми, это чудо еще не к каждому пойдет. Фебра вон увидела — так затряслась как осиновый лист. Говорит, мол, смерть над ним крылья расправила. Ну сам посуди, куда ее еще девать? Обидеть могут, — терпеливо увещевал колдун насупившегося креффа.
Лекарю и правда было жаль девку. Одно дивно: как она в Донатосе душу разглядела?
— Ладно, оставляй беду свою, — махнул Ихтор рукой. — Нынче к Нэду схожу, узнаю, как с ней быть.
Радость свою Полян даже скрывать не стал. Сбыл с рук обузу, пристроил под надежное крыло, что еще надо? Целитель дурочку не обидит, всяк знает — нет в нем лютости. Мужик он хоть суровый, но справедливый. Глядишь, убережет дуреху, коли та Донатоса из головы не выкинет.
Когда сторожевик ушел, Ихтор напоил скаженную успокоительным взваром. Кто знает, как себя на новом месте поведет? Девка выпила настойку покорно, не прекословя, и потом так же послушно отправилась с креффом в трапезную.
Оказавшись среди выучей, которые исподволь бросали на чудачку любопытные взгляды, девушка не растерялась и даже не смутилась. Уселась на лавку, но прежде чем взяться за ложку, принялась вертеть головой, словно выискивая кого-то, только ей одной ведомого.
— Чего крутишься — блохи, что ли кусают? — Ихтор придвинул дурочке миску с хлебовом. — Ешь.
— Да где же радость-то моя? — Блаженная тревожно озиралась, едва сдерживая слезы. — Что ж не идет? Остынет же все!
— Послушай меня, — целитель развернул дурочку к себе. — Радость твоя — наузник. Он днями спит, ночью мертвых упокаивает. И сейчас, поди, дрыхнет, не вспоминает про тебя. Ешь. Голодом тут никого не морят.
Светла сморгнула слезы и взялась за ложку. Но ела медленно, через силу. Наконец, вскинула на целителя полные тоски глаза и спросила с мольбой в голосе:
— А пойдем, пригожий мой, его проверим, а? Вдруг захворал? Ой, с лица был бледен…
"Ума б тебе", — в сердцах подумал крефф, но промолчал, выразительно поглядев на миску с похлебкой. Глупая вздохнула и продолжила есть. А у Ихтора в голове не укладывалось — с чего девка решила, что самому жестокому креффу, привыкшему к такому, от чего у другого рассудок вскипит, нужны ее забота и ласка? Донатос к первому не привык, во втором не нуждался. Тем более от дурехи, у которой рассудок путался, и речи были бессвязные.
Тем временем блаженная с горем пополам закончила трапезу, облизала ложку и сунула ее в карман своего потрепанного латаного-перелатаного кошеля.
— Ложка-то тебе зачем? — удивился Ихтор.
— Занадом, — важно ответила юродивая и сунула в тот же кошель ломоть хлеба.
Лекарь пожал плечами, но говорить ничего не стал. Хочет — пусть возьмет. Натерпелась девка, мало ли какая придурь в ней из-за этого завелась. И крефф повел подопечную в мыльню, по пути объясняя, что к чему в Цитадели. Понимания не ждал, говорил скорее по привычке, но Светла слушала охотно и всякий раз кивала.
Он рассказал ей, что на верхних ярусах живут наставники, и туда не надо ходить без надобности — двери в покои зачарованы. Рассказал о выучах и о том, что приставать к ним с беседами и разговорами не нужно. Предостерегал спускаться в подземелья, где запросто можно заплутать.
Девушка вопросов не задавала, только теребила цветные нитки в волосах и улыбалась, соглашаясь со всем сказанным.
Спустившись на нижние ярусы, целитель впихнул дурочку в каморку Нурлисы.
— Бабка, ты тут? — громко спросил он жаркую темноту.
— Кто тут тебе бабка, сморчок одноглазый? Чего разорался? — Хрычовка выкатилась из своего угла с чадящей лучиной в руке.
Увидев диковинную спутницу креффа, старая едва не выронила светец и запричитала:
— Ах вы, кровопийцы клятые, совсем очумели! Уж и юродивых на выучку тащите! Скоро одноногих и одноруких сюда волочь будете?!
Нурлиса наступала на лекаря, тряся морщинистым кулаком.
— Не блажи, — поморщился Ихтор. — Не выученица она. Приживалка. В логове оборотней подобрали. Целая, невредимая, но без ума.
— А чего ко мне приволок? У меня тут медом, что ли, вам всем намазано? — быстро сменила праведный гнев на привычную склоку старуха. — А ежели она упрет чего?
— Да уймись уж… — осадил ее мужчина. — Помыться ей с дороги надо. Да голову проверь — не завшивела ли. Вода-то чемеричная есть у тебя или принести?
— Все у меня есть, — недовольно пробурчала бабка. — Иди уже отсюда, упырь. Да далеко не ходи. Помоется — заберешь. Мне, что ли, по Цитадели с ней шоркаться?
— Заберу. Со мной переночует сегодня, — не подумав, ляпнул Ихтор.
Бабка не упустила случая истолковать все на ей одной свойственный лад:
