Марина Дяченко - Ритуал
— Вот… жизнь, — тихо сказала Юта.
Арман удивился:
— Ты ей завидуешь?
Юта вздохнула. Улыбнулась грустно:
— А ты посмотри на нее — и посмотри на меня. Завидую, конечно.
Тем временем из парка на пляж вынырнула фигурка дуэньи. Огляделась, махнула принцессе рукой и снова скрылась среди пальм. Оливия поднялась, что-то со смехом объясняя, раскрыла над головой ажурный зонтик и поспешила туда, где в тени огромных листьев притаилась ее наперсница.
— Разведка донесла, — дуэнья усмехнулась, — разведка донесла, что сегодня принцу Остину предложили освободить принцессу Юту.
У Юты взмокли ладони. Сцепив пальцы, она подалась вперед.
— Кто? — бросила Оливия.
— Один из королевских советников. Это, мол, укрепит международный престиж принца и сделает его популярным в народе.
— Вздор, — губы Оливии сошлись в тонкую ниточку. — Остин и так популярен. Глупышка Юта на это, конечно, и рассчитывает, но, господа, существует же обыкновенный здравый смысл!
— Контестария рассчитывает на династический брак с принцесой из Верхней Конты.
— Ерунда… Если на то пошло, для династического брака там созрели еще две дурочки.
Юта скрипнула зубами.
— У них традиция, — тихо заметила дуэнья. — Каждый король, поднимаясь на трон, должен совершить подвиг.
Зависло молчание. Там, в зеркале, мелодично шумело море.
— Эта горбунья не так уж глупа, — прошептала Оливия. — Весь фарс с драконом продуман был на двадцать ходов вперед.
— У Юты нет горба.
— Так будет! Она вечно гнет спину, как вопросительный знак… Бедный Остин, его хотят принести в жертву, но не выйдет, господа! Я поговорю с отцом. Если понадобится, Акмалия вышлет на дракона армию с пушками и метательными машинами. Посмотрим! Дракона привезут в железной клетке, а Юту притащат прямо за ее жиденькие волосенки… Остин…
Оливия вдруг совершенно не королевским жестом схватила дуэнью за плечи:
— А Остин-то что? Что он сказал этому своему советнику?
— Он сказал, что не может рискова…
Зеркало подернулось рябью.
— Эта мерзавка просто злобствует, — медленно сказал Арман. — У тебя прекрасные волосы.
— Не может рискова… — прошептала Юта. — Не может рисковать. Жизнью? Троном? Не может рисковать…
— И спину ты давно уже держишь прямо, — продолжал Арман, — у тебя прекрасная осанка… А что, в королевстве этого принца действительно подвиг — это традиция?
— Да… Но, может быть, он не может рисковать, пока отец болен? Может быть…
— Отвлекись, — усмехнулся через силу Арман, — Не морочь себе голову… Хороший мальчик и традиции хорошие, возьмет да и явится… Освобождать…
С трудом отрываясь от мыслей об Остине, Юта вымученно улыбнулась:
— Кстати, как ты относишься к пушкам и этим… Метательным машинам?
Арман щелкнул зубами, прожевал воображаемую пищу и смачно сглотнул, продемонстрировав тем самым, как он относится к пушкам. В этот момент зеркало снова прояснилось, и оба увидели тот же золотой пляж, лодку под белым парусом и капитана с золотым шитьем на мундире, который церемонно подавал руку принцессе Оливии, поднимающейся по трапу. Море понемногу успокаивалось.
— Ага! — воскликнул Арман, озаренный внезапной мыслью.
В голосе его звучало облегчение, как у человека, только что принявшего лекарство от головной боли. Юта удивленно оглянулась.
— Это где же у нашей красавицы летняя резиденция? — поинтересовался Арман.
— На острове Мыши, — ответила Юта, не понимая, к чему он клонит.
— Это тот самый островок у побережья Акмалии, который похож на запятую?
— Да, с хвостиком…
— Смоет в море.
— Что? — отшатнулась Юта.
— Смоет в море, — Арман, морщась, коснулся рукой головы. — Сейчас я точно могу предсказать. Идет волна-одиночка высотой с башню… То-то у меня так затылок ломит… Берегу ничего не сделается, потому что там скалы. А островок низенький, пологий — ему-то больше всех и достанется. Все пальмы, орхидеи, фонтаны и тенты, паруса и золотое шитье — в море… Дай мне что-нибудь холодненькое на голову.
— Погоди… — Юта хлопала глазами. — Ты серьезно? Это же бедствие…
— Конечно, бедствие… Знаешь, сколько бедствий я видел за одно только последнее столетие? Послушай, намочи мне тряпочку, к затылку приложить…
— А люди? Жители?
— Ты человеческий язык понимаешь? Там ска-лы! Жители отделаются перепугом.
— А остров?
— Остров после этого приключения будет лысый, как пятка. Что ты так нахохлилась? Может быть, кто-нибудь и спасется.
Юта вспомнила драку в дворцовом парке накануне шляпного карнавала, вспомнила сцену, увиденную в зеркале: «Вся эта история с драконом немного фальшивая… Юта уродлива, к сожалению, и помочь ей может только ореол жертвы… Чего не сделаешь ради счасливого замужества…»
Оливия… Ну и горгулья с ней.
Ночью Арман был разбужен чьим-то присутствием.
Юта, босая, стояла перед его аскетическим ложем, и свечка оплывала в ее тонких пальцах.
— Арман… — в голосе ее была отчаяная мольба.
Он ничего не мог понять. От того, что Юта пришла к нему ночью, от того, что она стояла так близко, от того, что на ней не было привычной хламиды, а только наброшенная на плечи рогожка, прохудившаяся во многих местах — от всего этого Арману почему-то стало не по себе. Сам не понимая, для чего, он надвинул плащ, заменявший одеяло, до самого подбородка:
— Зачем ты пришла?
Она всхлипнула.
Его обдало жаром.
Она снова всхлипнула:
— Арман… Сделай что-нибудь…
— Что… случилось? Тебе плохо?
Она стояла, шмыгая носом, бледная, дрожащая, и тогда он решил, что у нее горячка, или припадок какой-нибудь, одна из страшных и непонятных ему человеческих болезней, от которых, как он слышал из зеркала, и умирают… Ему стало страшно.
— Спаси их… Они ничего… не знают, там, на острове… Не подозревают даже…
— Тьфу ты, проклятье!
Он окончательно проснулся, и ему стало стыдно за свое замешательство и за свой страх.
— Какой горгульи… Вот, подцепил твое ругательство… Какой горгульи ты меня будишь и пугаешь?
— Спаси их…
— Как? Я не морской царь, чтобы останавливать волны.
— Предупреди… Они еще успеют…
Он раздраженно сел на своем сундуке. Плащ соскользнул с его плечей, и Юта увидела голую смуглую грудь с туго выдающимися мышцами. А как же, попробуй, помаши широченными перепончатыми крыльями!
Она отвела взгляд и прошептала:
— Пожалуйста, Арман…
И горько заплакала.
Слезы прокладывали по ее щеками прямые, блестящие в пламени свечки дорожки. Нос принцессы жалобно сморщился, а губы беспомощно шевелились, невнятно повторяя просьбу.
