Коннетабль (СИ) - Мах Макс
Акиньшина, и в самом деле, была девушкой не только красивой и умной, но также достаточно рисковой. Решительной, но обычно в меру осторожной. Умевшей думать на перспективу, ставить перед собой нетривиальные задачи и решать их раньше или позже, — это уж как получится, - достигая искомой цели хитростью или коварством, а то и ломясь напролом, как какой-нибудь обезумевший от гона носорог[10].
Впрочем, оглядываясь назад, Вероника понимала, что случай со «старинным приятелем ее дядюшки и его племянницей-аристократкой» был непохож ни на один другой в ее короткой пока, но насыщенной событиями жизни. Единственный шанс, уникальная возможность, что-то, о чем, по сути, даже не грезилось в ее самых сладких мечтах. Стать грозной колдуньей и настоящей аристократкой, жить в мире, совершенно непохожем на ее собственный. Тридцатые годы, свинг и чарльстон, крепдешиновые платья и авантажные французские мужчины… Ну, или женщины, подобные Габриэлле де Мишельер, - ведь Вероника пока еще не определилась в своих половых предпочтениях, - однако главное – это именно Магия. Она стала решающим фактором в принятии Акиньшиной столь непростого решения. Рискованный шаг, поступок, чреватый многими опасностями, но на одной чаше весов лежали все ее страхи и опасения, а на другой – возможность творить магию, о которой ей даже не мечталось. И она поверила Габриэлле и, тщательно взвесив все «Pro et contra»[11], решила составить ей компанию. Впрочем, не просто так, да и не с кондачка.
Кроме симпатии к тану и его сестре у Вероники имелась определенная уверенность в правдивости их слов и посулов. Уверенность же эта основывалась на данных ее личного детектора лжи. Речь о секретном таланте Олега Плотникова, который, грубо говоря, обычно знал, «когда ему врут». Ну и Наденька Вербицкая внесла в их общее решение свой немалый вклад. Подруга не умела предсказывать будущее или что-нибудь еще в этом же роде, - одним словом, не пророчица, - но зато иногда она просто знала, «чем сердце успокоится». Не детально и без подробностей, но, тем не менее, могла сказать, как оно там сложится в близком будущем небезразличного ей человека. И на этот раз Надежда выдала на-гора два речения, которые вполне удовлетворили и Акиньшину, и остальных ее друзей или, лучше слазать, компаньонов: «опасно, но перспективно» и «все будет хорошо, и мы поженимся». Это и стало, на самом деле, решающим фактором, и Вероника решилась на «эмиграцию с концами».
Правда, уходить пришлось в спешке и практически налегке. Спасибо еще у дяди Максима имелся в загашнике кое-какой запас на черный день. Будучи его доверенным лицом, Акиньшина знала пару-другую его нычек и захоронок. Но те тайнички предназначались для совсем других случаев жизни. И, однако, - а говорят еще, что предчувствия – это сон разума, - обсудили они однажды и такой вариант. Как раз сразу после первого визита Габриэллы. Тогда Суворин прямо сказал, что, «если пригласят и надумаешь уйти», золотом и камешками, мол, обеспечу.
- Ну, а если случится форс-мажор, - добавил Максим Суворин в конце того судьбоносного разговора, - бери, что найдешь. Не обеднею.
Так что был у нее карт-бланш от дядюшки Максима. Был, но она, как порядочный человек, ему все-таки позвонила с одноразового телефона и спросила намеком, можно ли? Суворин дал добро, и следующей проблемой Вероники стала одна лишь грузоподъемность. Три слитка золота Good Delivery[12] – это уже 36 килограммов, да три с гаком кило крупных бриллиантов и изумрудов, пять килограммов платины в слитках и еще не менее десяти килограммов старинных и просто старых ювелирных изделий, имеющих художественную и историческую ценность. Как такое поднять? И ведь не златом единым жив человек. Продвинутой женщине много чего нужно: красивое белье и пара лэптопов, револьвер и запас зачарованных патронов к нему, и много чего еще. Поднять все это непросто, тем более, если речь идет о хрупкой двадцатилетней девушке, не уделяющей время занятиям тяжелой атлетикой и армрестлингом. Конный спорт, пилатес и немного кун фу, вот, собственно, и все.
Однако Вероника Акиньшина была отнюдь не простой девушкой, и колдовать начала с семи, максимум с восьми лет. Среда, в которой она росла, была в этом смысле более чем комплементарной, даже при том, что Вероника рано осталась без родителей. У нее в детстве было все, что нужно и даже немного сверх того. Однако главное – это то, что, во-первых, никто из ее близких не трепал языком, рассказывая всем и каждому, на какие чудеса способна их девочка. А во-вторых, Акиньшина получила максимальную поддержку в развитии своего ведьмовства. Поэтому даже в той удушающей атмосфере практически лишенного Магии Мира, в котором ей довелось родиться, Вероника научилась делать удивительные вещи. Однажды зачаровала прикроватную тумбочку, превратив ее в холодильник. Правда, чар этих хватило всего на месяц, но и то хлеб. А в другой раз, создала артефакт, работавший как определитель ядов. Долго тогда работала, да и не одна, а в компании Нади и Толика, но по факту они его сделали, этот невероятный детектор. И пару стволов зачаровали. Вернее, патроны к ним, превратив их в самонаводящиеся и разрывные с «боеголовкой», несущей заряд, эквивалентный пятидесяти граммам тротила. Собственно, из-за этих экспериментов на них и наехали. Кто-то где-то проболтался, и пошло-поехало. Но между тем и этим создали они нечто, что в терминах фантастических романов работало, как антиграв. Недолго работало и подходило только для относительно небольших грузов, но «поднять» стокилограммовый чемодан так, чтобы его могла кантовать даже хрупкая женщина, он мог. Вот так они и протащили через угольное ушко портала свои в принципе совершенно неподъемные шмотки. И слава богу, что протащили, потому что, оказавшись в империи, они уже не выглядели бедными родственниками или какими-нибудь жалкими поберушками. У Нади и у Анатолия имелось свое и немало, а Олегу Акиньшина дала в долг, заплатив так же за работу «по переноске тяжестей», поскольку половина его собственного груза принадлежала ей. И следует сказать, Габриэлла, от которой Вероника не стала скрывать ни своих мотивов, ни результатов их общих с друзьями усилий, поняла ее правильно и без колебаний одобрила принятые ею решения.
- Видишь ли, - сказала Габи в тот первый их день на новой родине, - у нас с Трисом есть деньги. Мы бы вас, в любом случае, не обидели, и, разумеется, не обидим даже при том, что у всех вас есть уже свои средства. Но я тебя понимаю, чувство собственного достоинствам не продается и не покупается, и взаймы не дается…
Фразу она не завершила, позволив Акиньшиной додумывать ее в меру своей испорченности. Однако молчание не затянулось.
- За него можно и убить, - довольно жестко сформулировала Э клана Мишельер свое отношение к таким понятиям, как честь, гордость и то самое чувство собственного достоинства.
Этот разговор не был первым для них и не стал последним, потому что еще в замке Сковьи стало очевидно, что Габриэлла готовит ее к какой-то особой роли. Вероника, что называется, и глазом моргнуть не успела, а уже говорила на франкском, окситанском и алеманнском языках. Три языка! Три, Карл! И все это за каких-то жалких пять или шесть дней. И добро бы речь шла только об языках! Пользуясь своим невероятным Даром, за неделю или чуть больше Габи превратила ее в настоящую франкскую аристократку. Уже позже, на четвертый день пребывания в империи, Вероника попробовала совершить вместе с подругой небольшую конную прогулку. И, что вы думаете? Взлетела в седло так, как никогда не умела прежде, и устроила такой конкур с выездкой[13], что могла бы запросто взять приз на Роял Аскот, Эпсомском дерби или Гранд Нейшнл. Невероятный результат! Но что гораздо важнее всех этих фокстротов, кувертов[14] и правильных титулований, Вероника Акиньшина стала настоящим магом. Вернее, магессой, как принято говорить в империи франков. И дело не только в том, что здесь, в этом Мире, Магии так много, что девушка впервые «вздохнула полной грудью» и «дышит теперь – не надышится». Всего за несколько дней Габриэлла научила ее колдовать по-настоящему.
