Майкл Роэн - Наковальня льда
Альв взял промасленную ветошь и вытер закопченный клинок. Он снова внимательно осмотрел тупые края в поисках дефектов, которые могли бы ослабить ковку. Сейчас он был готов заняться чем угодно, лишь бы не думать. Поставив тонкие стержни рядом с краем горна, он закрепил клинок в тисках на дальней стороне наковальни и принялся за работу, обстукивая края и придавая им более плавный изгиб. Закаленная сталь труднее поддавалась обработке, и он едва успел закончить первый край, когда Ингар похлопал его по плечу:
— Не увлекайся, дружок. Ты можешь все испортить, если будешь так вздрагивать каждый раз, когда к тебе подходят за работой. Ну, смотри — это то, что тебе нужно?
Альв сглотнул и заставил себя посмотреть на таблички в пухлых руках Ингара.
— Да, спасибо тебе. Но я должен еще продумать порядок слов…
— Это ты сможешь сделать самостоятельно. Я всего лишь проводник знаний, ясно? Я не вношу ничего от себя.
«Будем надеяться, что это спасет твою нежную шкуру, когда мастер-кузнец обнаружит готовый меч», — подумал Альв.
— Благодарю вас, сир поденщик, — произнес он вслух. — Если я наконец закончу…
— Не сомневайся, — покровительственным тоном заверил Ингар. — Ты, конечно, можешь работать всю ночь, но к другим это не относится. Я устал, и у меня пересохло в горле от копоти. Пойду выпью стаканчик сотранского вина и завалюсь в постель.
— Доброй ночи! — Альв даже удивился искренности, звучавшей в его напутствии. Поведение Ингара иногда бесило его, но, в сущности, поденщик был неплохим человеком. Наверное, не его вина, если он предпочитает теплое место под кровом мастера-кузнеца самостоятельной работе; просто ему никогда не приходилось за что-то бороться. Поскольку сам Ингар даже помыслить не мог об ослушании, он и не предполагал, что Альв может думать иначе. Что ж, разреши одному человеку попользоваться тобой, и другие начнут делать то же самое. Так устроен мир!
Альв расположил таблички на рабочей скамье и внимательно всмотрелся в них, пытаясь разобрать скачущий, торопливый почерк Ингара. Мало-помалу в нем крепла холодная уверенность, что эти жутковатые символы были единственными и окончательными для работы над лезвием меча. Их нужно заковать в сталь, возможно, даже выгравировать для большего эффекта. Но это может подождать. Пока они перед глазами… но почему он так уверен? И откуда он знает, как правильно расположить символы? Трудны для использования, а возможно, даже опасны…
Рок принес миску чего-то мясного и горячего. Альв с отсутствующим видом подносил ложку ко рту, продолжая читать. Записи Ингара мучили его своей неопределенностью. Они относились в основном к форме символов, почти не касаясь их связи между собой. Однако, всматриваясь в запретные очертания, Альв постепенно начинал видеть в них скрытый порядок, определенную группировку…
Он вцепился в волосы. Какое-то невероятно важное воспоминание ускользало от него, утекало как вода между пальцами. Узор, вязь символов, выгравированных по металлу… Он снова и снова мысленно просматривал все трактаты, какие мог вспомнить, но не находил ничего похожего. Тень воспоминания, нечто из далекого прошлого, еще до того… До того, как он приехал сюда? В детстве? Невозможно. Что он мог знать тогда о кузнечном деле?
А затем воспоминание окатило его восторгом, ясным и холодным, как волны быстрой речушки, в которой он когда-то плескался. Та старинная вещь, водило для выгона крупного скота! Символы, выгравированные на металле! Альв четко видел их сейчас, сверкающие в солнечном свете. Неудивительно — сколько раз он всматривался в них, пытаясь проникнуть в тайну! Теперь он понимал, что эти символы были очень похожи на те, которые он выгравировал на браслете. Возможно, воспоминание о них вдохновило его замысел. Но выше, в паутинке прихотливого узора, находились двойники тех символов, на которые он смотрел теперь: более простые, но, несомненно, того же происхождения. Должно быть, они воплощали в себе более примитивную силу, но сам способ группировки…
В голове Альва бушевала настоящая буря. Символы, нацарапанные на табличках, кружились перед его глазами, как в водовороте. Они переплетались и складывались в прихотливые, но верные — единственно верные! — сочетания.
Около часа он лихорадочно писал на собственных табличках, страшась забыть то одно, то другое. Но узор, казалось, обладал своей внутренней силой. Вскоре Альв получил все необходимое, вместе с нужной мелодией. Он встал и побежал к наковальне, по пути опрокинув миску с едой и не заметив этого. За считанные минуты он обработал второй край клинка и прикрепил стержни для лезвия, обернув их полосками металла. Не обращая внимания на палящий жар, он склонился над горном, выбрал подходящее место и медленно, аккуратно положил туда клинок. Это было самой сложной частью. В обычных мечах многослойной ковки лезвие приваривалось к телу клинка до соединения с основой; но единство, придававшее этому мечу его силу, должно было прирастать снаружи из центра, как живой лист. Если в процессе сварки клинок сломается, то он завянет и умрет, подобно листу, и все усилия Альва пойдут прахом.
Он поднял металл длинными щипцами, но тут же выругался и положил его обратно.
— Там должно быть жарче, гораздо жарче!
— Тогда продвинь дальше! — прошипел Рок, дышавший так же часто и тяжело, как ручные мехи, над которыми он трудился.
— Я не могу так рисковать! Слишком трудно следить за клинком!
Альв на мгновение прикусил губу, затем побежал к колесу, вделанному в пол, и с силой повернул его на целых пол-оборота. Огромные языки пламени с ревом взметнулись из-под слоев угля, посылая жар раскаленных земных недр под самый потолок. Альв бросился к колесу, управлявшему напором воды, но оно уже было повернуто до отказа. Охваченный дикой, почти первобытной яростью, он освободил рычаг огромных мехов и начал качать их сам. Пот ручьем тек по его лицу. Он слышал, как его плечи трещат от усилий, но воздух струился в горн еще быстрее, чем раньше. Белое сияние поползло к краям горна, шипя и потрескивая, распространяясь по клинку, наполовину погребенному в пепле.
— Дело двигается, Рок, дело двигается! Качай, дружище, сгони с себя еще немного жира!
Рок, побагровевший от натуги и задыхающийся, всем весом налег на поршень ручных мехов. Огненное сердце горна засияло ослепительной белизной, и сталь снова запела. Альв выхватил клинок, бросил на наковальню и поднял большой молот. Полуослепшему Року показалось, что он исчезает в ауре летящих искр после каждого взмаха, и каждый удар отзывался в кузнице таким же тяжким звоном, как при работе механических молотов. Но голос Альва звучал все громче и резче, хотя слова терялись в оглушительном грохоте:
