Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 2
— У меня нет Дара, — просто ответил он.
— Почему вы так говорите? Даже я при всем моем невежестве сразу увидела, что сделанная вами копия картины Дионисо — лучшая из всех!
— Ваша светлость хвалит меня больше, чем я того заслуживаю. Я могу объяснить. Дело в том, что существуют два сорта Грихальва. Первые — такие, как я. У нас есть некоторые способности к живописи и достаточно мастерства, чтобы копировать работы настоящих талантов. — Он немного помолчал, потом застенчиво признался:
— В прошлом году я был удостоен чести копировать ваше “Венчание”.
— Правда? С удовольствием посмотрела бы вашу копию.
— Ее послали в Мере. У нас почти нет торговли с этой страной, поэтому истинный талант тут не требовался. Копию послали из вежливости. Понимаете, истинные иллюстраторы в чем-то волшебники. Посмотрите сюда, у герцогини Энрикии такая кожа, что можно почувствовать мягкость и тепло ее щеки. Я не могу так сделать. И никогда не смогу никого этому научить.
— А вы пробовали?
Казалось, он был захвачен врасплох.
— Но это запрещено! Я только копиист. Нет, я пишу что-то свое в свободное время, если мои услуги нигде не требуются, но я не настолько хорош, чтобы тратить на меня краски.
— Вы так же хороши, как и все остальные. Лучше! Кабрал покачал головой.
— У меня нет Дара, — повторил он. — Вот, например, мой друг Северин — истинный иллюстратор. Его копия портрета вашей очаровательной дочери будет послана в Гхийас, отцу вашей светлости, королю. — Он улыбнулся. — Зато мою копию вы будете видеть каждый день, а для меня это гораздо большая награда.
Мечелла махнула рукой, окончательно запутавшись.
— Наверное, вы, Грихальва, знаете, почему поступаете так, а не иначе, но, по-моему, ваш талант пропадает зря, если вам не дают писать. Можно мне задать еще один, последний вопрос, пока вы здесь?
— Я в распоряжении вашей светлости столько времени, сколько вам понадобится.
— Тогда два вопроса. Во-первых, как вам удается распознавать, у кого из живописцев есть Дар, а у кого нет?
— Все мальчики Грихальва проходят испытания. Тех, кто выдержал, учат иначе, нежели провалившихся. Так завещал триста лет назад сам Верховный иллюстратор Сарио.
— Какие-то его работы есть в Галиерре, не так ли?
— Да, есть. Для своего времени он был выдающимся художником. Но главное его наследие — это не картины, а изобретенная им система воспитания молодых талантливых иллюстраторов.
— К которым вы себя не относите. Эйха, Кабрал, я не согласна. И второй вопрос только подтверждает мое несогласие, потому что я хочу попросить вас учить меня тому, что вы знаете о живописи. Великая герцогиня вечно водит по Галиерре высоких гостей. Если я буду знать больше, чем сейчас, то смогу освободить ее от обязанности так часто повторять одно и то же. Она столь добра ко мне, что я хотела бы помочь ей, если смогу.
Кабрал низко поклонился.
— Для меня это будет большой честью и удовольствием, ваша светлость. Но я должен вас предупредить, — он тихонько рассмеялся — что вместе с живописью вам придется изучать историю. На этих стенах — все прошлое Тайра-Вирте.
— Я хочу учиться еще и по этой причине, — призналась она. — Я лучше запомню историю, если, узнавая о людях прошлого, буду смотреть на их лица. Два раза в месяц, это не слишком часто? Я боюсь отрывать вас от работы.
— Я буду приходить сюда так часто, как вы пожелаете.
— Но чаще раза в неделю у нас не выйдет — я же ничего не запомню! И в следующий раз я обещаю делать записи.
Глава 41
Летом Мечелла занималась тем, что вникала во все хитросплетения придворной жизни. Гизелла и Лиссина внимательно следили за ее успехами, но вскоре поняли, что это уже излишне. Теперь, когда у них с Арриго родился ребенок, девушка снова была уверена в себе и так очаровательна, что редкие промахи лишь украшали ее в глазах окружающих.
В самом деле, хотя ее образование не было широким, а понимание оставалось лишь поверхностным, она испытывала огромное желание научиться и при этом оставалась милой и застенчивой, от чего смягчались сердца даже самых суровых учителей. Когда речь шла о политике, ее лицо застывало в вежливой улыбке, но танцевала она божественно. Она едва ли представляла себе, где находится поместье ее собеседника, но всегда могла назвать по именам всех его детей и внуков. Ее записки с благодарностями в адрес какой-нибудь графини или баронессы за чудесный обед были написаны детской рукой и с орфографическими ошибками, но полны такого невинного очарования, что все ошибки ей тут же прощались. А ее лицо, фигура, наряды и драгоценности оставались предметом зависти для любой женщины в Мейа-Суэрте.
Арриго буквально лопался от гордости, глядя на свою жену. Когда они вдвоем посещали школы, деревенские ярмарки, богадельни или гильдии мастеровых, люди скандировали имя Мечеллы даже громче, чем его собственное. Зная, что ирисы — ее любимые цветы, ее осыпали ирисами, куда бы она ни приехала. Когда кто-то узнал, что она любит миндаль, целые корзины с этим лакомством стали появляться вместе с ирисами. Ее увидели в кастейской кружевной шали, и крестьянка, подарившая ей на свадьбу эту шаль, тут же разбогатела на заказах знатных дам. Стоило ей надеть вышитый фартук, чтобы посетить кухню, где готовили благотворительные обеды, и через несколько дней все женщины Мейа-Суэрты щеголяли в таких же фартуках.
В одном только Мечелла огорчала Арриго: она ненавидела Чассериайо. Осенью он договорился, что они проведут там неделю, чтобы жена могла хоть ненадолго вырваться из постоянного круговорота балов, обедов и благотворительной работы. Но стоило им только приехать в Чассериайо, как Мечелла начала кашлять. На следующее утро появился жар, и всю неделю она провела в постели. Хуже того, ее мучили кошмары. То ей снилось, что замшелые дубы хватают ее за горло и душат, то тихая речка превращалась в бурный поток, увлекавший ее за собой, то маленькие древесные лягушки внезапно вырастали до размеров лошади и падали на нее, ломая крышу. Наконец Арриго сжалился и отвез ее обратно в Мейа-Суэрту. Но он не мог заставить себя забыть время, проведенное здесь с Тасией: как она заходила по пояс в реку, чтобы ловить вместе с ним рыбу, как любила таинственные темные деревья, как охотилась с ним, как они вместе катались верхом по окрестным холмам и каждый вечер купались…
Арриго очень стыдился этой мысленной неверности. И когда Мечелла в Палассо Веррада пришла в себя и снова стала той живой, очаровательной девочкой, на которой он женился, он забыл о Тасии. Почти забыл.
