Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
Он ответил, запыхавшись:
— Нет. Но колдуны редко творят непотребства там, где живут. Эту стаю мог наслать тот, кто далеко за лесом.
Я пробормотал:
— Ничего, всех возьмем на учет, перепишем, установим повышенную ставку налога... Пару добавочных податей, чтобы колдовать было не сладко...
Он смотрел с недоумением.
— Ваше Высочество... А не проще ли на костер?
— Проще, согласился я, — что весьма и делаю. Народ любит праздники!.. Но все-таки народ должен работать. А колдуны — это наиболее головатая и неспокойная часть населения, то есть людей. Жечь их — интересно и приятно, но все-таки расточительно для экономики и народного хозяйства, что должно быть плановым и ориентированным.
Он раскрыл рот.
— Так как... жечь или не жечь?
— Жечь, — сказал я твердо. — Которые не сумели спрятаться. А кто поумнее, тот сумел, эти, как понимаешь, еще умнее. Их и будем переориентировать с бунта и непродуктивного мятежа на продуктивное сотрудничество с властью в моем исполненном благородства и внутреннего величия лице.
— А-а-а, — сказал он, — тогда понятно.
Интонация мне как-то показалась не той, переспросил с подозрением:
— Что понятно?
— Ничего, — ответил он честно и посмотрел преданными глазами, — вам попробуй повозражай! Вы же у нас умный, талантливый, решительный!
— Вообще-то, да, — согласился я скромно, — а еще и гениальный.
— Оно точно, — подтвердил он. — Я как погляжу, так и понимаю!
Смотрит с таким восторгом, что язык не повернется назвать дураком, потому что всем хорошо известно, что все, кому не нравимся, — дураки набитые, а кто от нас в восторге... тот, понятно, и сам умен, проницателен...
Ворота открыли, едва завидели нас, старший из стражей крикнул обеспокоенно:
— Вас целый день не было, старый лорд беспокоится!
Я оглянулся на Франка, он уже прикрыл корень плащом и делает вид, что погулять выходили, бабочек смотрели.
— Это мы аппетит нагуливали, — объяснил я.
Он хмуро ухмыльнулся.
— К обеду опоздали, теперь ждите ужина. Но вообще-то на кухне что-то да осталось, раз ваша собачка была с вами... Эх, опоздали!
Бобик, миновав линию ворот, пошел стремительными скачками и моментально исчез.
Я сказал Франку:
— Ничего, в моей комнате немного осталось. Пойдем, угощу.
Я быстро накрыл стол, не мудрствуя слишком, но все равно приятно смотреть на вытаращенные глаза и открытый рот при виде изобилия бесподобно приготовленного мяса, а когда попробовал вина, так и вообще сказал завистливо, что хорошо бы побыть старым лордом хотя бы сутки.
— А там можно и в ад, — закончил он неожиданно.
— Это зачем же? — спросил я.
Он поднял кубок ко рту и посмотрел на меня поверх края.
— Ваше Высочество, вас же не пугает?.. А за колдовство туда непременно, как говорит священник.
— Все верно, — согласился я, — но Господь всегда дает возможность загладить вину, исправиться, искупить... К примеру, какой бы плохой проступок ты не совершил, все равно ангелы ждут сто восемьдесят часов, давая тебе время осознать и постараться исправить содеянное. И если ты успеваешь, то твой грех вообще не заносится в список.
Он посмотрел на меня пристально.
— Кажется, догадываюсь... Но сто восемьдесят часов уже прошли... или пройдут после того, как вы спустились в склеп.
Я насторожился.
— А почему я должен спускаться?
— Двери открылись вам, — ответил он. — Я знаю, все об этом только и говорят. А раз открылись, вы все равно не утерпите... И либо ведьма вас, либо вы ее, но в любом случае на небесах вам засчитается победа.
— Но я же не успел...
— Да, — согласился он, — уж как пить дать, все запишут. Но потом можно и зачеркнуть! А сверху надписать, что для искупления сделано то-то и то-то.
Я криво усмехнулся.
— Хорошо рассуждаешь. Будто и не солдат.
— Я не родился солдатом, — ответил он мирно. — Просто как-то понял однажды, что можно жить не так тяжко, как получалось. И если опуститься до простого солдата, то в чем-то жить будет легче... В общем, какая-то помощь нужна?
Я пожал плечами.
— Вряд ли. Я сам не знаю, что будет.
Небо в страшных черных тучах, рваных и в зловеще ярких ямах, через которые пугающе пристально смотрит луна.
Я поежился, Франк ввалился в мои покои довольный, от него пахнет не только вином, но и ладаном, сказал с подъемом:
— Отец Коклепий клянется, что знает, как правильно нарисовать пентаграмму и как расставить свечи!
— Клясться нехорошо, — укорил я. — В самом деле клялся?
— Нет, но почти, — сказал он. — В общем, помогать отказался, но я запомнил все из того, что не забыл. А если что и перепутал, то стоит ли обращать внимание не мелочи?
— Правильно, — одобрил я нервно, — мелочиться — не по-мужски. Пойдем в склеп, пока не забыл остальное.
Перед дверью я притормозил, вдруг пропустит только меня, Франк вообще задержал дыхание, а когда я открыл дверь, собрался с силами и прыгнул с такой скоростью, что в самом деле могло бы не успеть перехватить.
Он упал, перекатился через голову и вскочил достаточно красиво, хотя и оглянулся испуганно, будто дверь могла незаметно отхватить у него что-то очень важное.
— Слава... сэр Ричард, а здесь можно упоминать имя Господа?
— Можно, можно...
Он огляделся с расширенными глазами.
— Боже, как строили, как строили...
— Ничего особенного, — сказал я, — давай рисуй, Микеланджело.
— Какой еще Микель, — сказал он обидчиво. — Щас свечи так расставлю, что никакой Микель не сумеет. И чтоб линии ровнее... Или сперва линии, не помню... Ладно, потом переправлю.
Свечей он принес не меньше трех дюжин и все расставил на полу. Пока я рылся в памяти, стараясь отыскать подходящую по случаю молитву, он ползал на коленях с зажженной свечой и зажигал от нее остальные.
— Вот, — сказал он наконец и поднялся, — готово, святой сэр паладин!
Я оглянулся.
— А где пентаграмма?
Он вздохнул.
— А может, без нее обойдетесь?
— Может, — ответил я, — но раз пришел, рисуй. А я критиковать буду.
Он проследил за моим взглядом, горящие на полу свечи выглядят страшновато, и наши лица, подсвеченные снизу, кажутся мордами чудовищ.
На какой-то миг мне даже почудилось, что это не то души, не то горящие свечи в руках мертвецов, зрелище отвратительное, пугающее и страшное.
— Полагаете, отпугнет?
— Вряд ли, — признался я, — просто не люблю темноту.
— Да кто ее любит...
Я посмотрел на гроб, Франк едва шею не вывихнул, стараясь не смотреть в ту сторону.
Я подумал, предложил:
