Елена Самойлова - Грозовой Сумрак
– Госпожа моя светлая… – тихо, потрясенно выдохнул маг, опускаясь передо мной на колено и бережно, трепетно принимая из моих рук матово сияющий лунным серебром в полумраке горницы Рог Габриэля. – Ты самое великое чудо, самая великая радость, что может явиться человеку…
– Не надо, Кармайкл… – Я отвернулась, чувствуя, как в сердце ледяной змеей вползает холодок страха. Он думает, что я дарую ему величайшее благословение, но я сама вручила ему проклятие, избавиться от которого будет непросто.
Каждый, кто воспользуется Рогом не для того, чтобы одарить страждущих, а как оружием, ломающим волю даже фаэриэ и сумеречных, как ключом, что отпирает и запечатывает двери, которые никому и никогда не следует открывать, заплатит свою цену.
Габриэль заплатил вечным одиночеством за право владеть и распоряжаться Рогом по собственному усмотрению, но что артефакт потребует взамен у смертного – можно только догадываться. Не больше, чем Кармайкл сможет отдать, но и не меньше. Лишнего не заберет, но и сбить цену не получится.
– Он теплый, госпожа моя светлая, – удивленно воскликнул маг, оглаживая ставший золотистым Рог кончиками пальцев, любуясь ярко вспыхнувшей вязью на серебряной оправе. – Он такой теплый, будто бы живой. И я чувствую, как в нем словно бьется живое сердце! И он такой… тяжелый…
Тяжелый?
Я присмотрелась к заигравшему новыми красками артефакту в руках смертного – и беззвучно ахнула. Рог медленно преображался, становясь похожим на тот, что я видела у короля Самайна в ночь, когда над Холмами разверзлась злая буря, направляемая Мэбвэн. Вспомнились кровавое платье, становящиеся красными капли дождя, величественные снежные звери, безжизненными сугробами оставшиеся после безрадостной победы на поле боя.
– Спрячь его, Кармайкл, спрячь получше. – Я взяла с узорчатой крышки низкого сундука простую кожаную сумку, украшенную красными кисточками из шелковых шнуров, и протянула ее молодому магу. – Спрячь – и не показывай никому, не говори о нем даже с теми, кому доверяешь. Если кто-то обманом или силой заберет у тебя Рог и коснется его поверхности – в ту же минуту артефакт окажется у короля Самайна, а ты останешься ни с чем.
– Я понял, светлая моя госпожа, – тихо отозвался Кармайкл, неохотно убирая притягивающий взгляд, переливающийся золотом и перламутром, артефакт в сумку. Маг тугим узлом затянул кожаный шнур на горловине, и лишь тогда взглянул на меня серьезными глазами, на дне которых медленно угасала нежданная радость, сменяясь тоской и грустью, наполняющей бесцветной серостью яркую зелень радужек. – Твой дар означает… что я должен покинуть тебя?
– Да.
Стало тихо-тихо. Истаял последний, пугливо прижимавшийся к углям в очаге лепесток пламени, запахло душистым горьковатым дымом. Сразу стало темнее, и слабый свет одинокой свечи, стоящей на окне, не мог разогнать сгустившейся темноты осеннего вечера, напротив, этот последний огонек лишь слепил, не давая глазам привыкнуть к окутавшему нас мраку и оттого делая его еще гуще.
– Мне следует уйти прямо сейчас?
Голос Кармайкла едва заметно дрогнул, стал глуше, маг отвернулся, пряча лицо в густой тени. Я глубоко вздохнула – и серебристый лунный луч скользнул в мозаичное окно, озаряя большую часть горницы мягким холодным светом. Протянула руку, скользнув тонкими теплыми пальцами по гладкой щеке мага.
– Не сейчас. До нового заката в моем времени.
С тихим стуком упала с лавки сумка с Рогом, когда Кармайкл резко поднялся, протягивая ко мне руки, крепко сжимая в объятиях и зарываясь лицом в мои волосы, которые я позабыла с утра заплести в косы. Шею обжег жаркий поцелуй, крепкий, отчаянный, наполненный той хмельной искренностью, тем бесповоротным отчаянием, тем блаженством единственного на всю жизнь острого до боли мига счастья, который неотступно следует за тем, что люди называют любовью. Это странное, недоступное ни ши-дани, ни фаэриэ чувство, которое заставляет людей забывать о себе, о доброте, чести и справедливости, которое вдохновляет смертных на безумные, беспощадные, а порой и самоубийственные поступки, чувство, что бросает людей в огонь их собственных пороков и недостатков и обнажает в их душах самое лучшее и искреннее. Любовь такая, какой ее видят только люди.
Я не могла понять ее, не могла прочувствовать – но это искрящееся золотом, льющееся жаркой волной ощущение, которое, кажется, можно собрать в сложенные лодочкой ладони и пить, как наполняющее силой хмельное вино, притягивает ши-дани так же верно, как магия сердца Холма. Как отвернуться от этой добровольно предлагаемой жизни, как отвергнуть сияние той искры, что люди называют душой? Невозможно и недостойно, как недостойно отвергнуть предлагаемую в дар кровь величественного волшебного существа…
Случается, что в Холмы приходят смертные, становящиеся слугами ши-дани, и все они уходят от нас, обожженные странной, недоступной для нас любовью. Уходят не только с волшебным даром, что ни отнять ни продать, но и с тоской, с незаживающей раной в сердце. И иногда возвращаются, как Там Лин, для того чтобы быть с нами вечно.
– Останови меня, Фиорэ, останови, молю тебя… – Пальцы Кармайкла скользнули по моей талии, нащупали узелок тонкого плетеного пояска. – Одного твоего слова будет достаточно – и я подчинюсь.
Жаркие, как лепестки пламени, поцелуи… Пьянящее, хмельное ощущение человеческой души, ослепительно-яркой птицей прильнувшей к моему сердцу.
С тихим стуком упал на пол украшенный медными бляшками плетеный пояс, с шелестом соскользнуло с моих плеч верхнее платье, переливающееся в зыбком лунном свете серебром, как свежевыпавший снег.
– Прошу тебя, возлюбленная моя госпожа, свет моего сердца…
Я обняла Кармайкла, целуя его в губы, перебирая пальцами встрепанные медово-рыжие пряди, испытывая жажду, столь же сильную, как когда-то давно, когда моим слугой, другом и любовником был Там Лин, рыцарь с пылающим сердцем.
Жажда жизни, жажда прикосновения души, «красная жажда». Река крови не утолит ее, магия Холма отгонит лишь на время, до тех пор, пока не обретет ши-дани утраченную при создании часть себя, пока не станет единым в двух искрах, в двух телах – или же не вберет в себя все то, что щедро предлагает пораженное любовью человеческое сердце.
– Не останавливайся, Кармайкл…
Маг тихо рассмеялся низким волнующим смехом, подхватывая меня на руки и унося сквозь шелестящую занавесь в спальню, позабыв об упавшей на пол сумке с Рогом, а я еле заметно вздрогнула, ощутив на лице прикосновение призрачной холодной руки.
За миг до того, как Кармайкл перенес меня через порог горницы, я увидела в отражении луны на оконном стекле медленно тающий силуэт волка с горящими призрачной зеленью глазами…
