Владимир Крышталев - Возвращение чудес
«Холодный огонь, — подумала про себя Анастасия, внутренне содрогаясь. — Господи, какой безумный у него взгляд…»
Вслух же она произнесла:
— Не делай этого, пожалуйста!
— Чего не делать? — мысли монарха уже убежали от только что законченного разговора.
— Император оказал нам большую любезность, — заторопилась королева, зная вспыльчивый характер мужа и боясь, что он не станет ее слушать. — Ты всегда старался поддерживать с ним хорошие отношения…
— Плевать! — перебил Виктор, глядя поверх ее головы. — Если этот доктор сможет хоть что-то сделать для нашей дочери…
— Но он не уверен! — взмолилась Анастасия. — А отношения с императором будут испорчены наверняка.
Король слегка прищурился.
— Я пошлю к нему послов с подарками, пусть испрашивают милости. Главное, чтобы выздоровела Луиза. Все остальное не имеет значения.
Отстранив жену, он порывисто зашагал прочь. Края королевской мантии взметнулись от неожиданного потока воздуха, словно еще раз подчеркнув всегдашнюю энергичность самодержца. Но теперь в этой энергичности Анастасии чудилось что-то болезненное. Ее собственный муж казался ей все более чужим, и она боялась, что однажды безумие все-таки овладеет им.
«Не дай Бог!» — произнесла королева про себя.
Однако в этот самый момент что-то кольнуло в ее животе, и она переключилась на совсем другие мысли.
* * *
Некий ученый-историк когда-то попытался составить полный список удовольствий, которыми мог пользоваться в своем поместье типичный сеньор европейского средневековья. Их оказалось пятнадцать: охотиться, ловить рыбу, фехтовать, биться на копьях, играть в шахматы, есть и пить, слушать пение жонглёров, смотреть на бой медведей, принимать гостей, беседовать с дамами, устраивать торжественные собрания вассалов, гулять по лугам, греться, ставить себе банки и пускать кровь, смотреть, как падает снег.
Барон Этвик почему-то не захотел довольствоваться этим списком и счел нужным расширить его.
Одна из многочисленных комнат замка представляла собой библиотеку. Довольно скудную, конечно, по меркам нашего общества, но для времен рыцарства четыре сотни книг кое-что значили. Солидные тома с толстыми страницами и кожаными переплетами хранились в специальном шкафу, занимавшем едва не половину маленького помещения. Последнее располагалось со стороны двора, благодаря чему днем в этой библиотеке было достаточно света.
Именно сюда направился Этвик, когда мы вернулись со своей утренней «разминки». Барон явно любил почитать. Может, для саморазвития, а может, и ради обычного любопытства.
Однако на сей раз он просто захотел показать мне свою литературную сокровищницу.
С местной письменностью я был знаком, но вот книг на Фриде мне читать еще не доводилось. Хотя бы потому, что стоили они немыслимо дорого и нигде просто так не продавались. Общество, не знающее типографии и всеобщей грамотности, жило в основном проповедями бродячих монахов и песнями менестрелей-сказителей. Что касается книг, то каждая из них была уникальна, даже если являлась обычной копией. Человек, переписывавший чей-то труд, по-своему украшал и разрисовывал листы, допускал свои ошибки — да и, в конце концов, по-своему толковал некоторые отрывки из текста, производя на свет нечто новое.
— Ну как? — Этвик с гордым видом доставал из шкафа пухлые тома.
Улыбнувшись про себя, я подумал о том, что, пожалуй, не каждый день барону попадаются люди, перед которыми можно похвастаться библиотекой. А гордиться здесь действительно было чем. Любая из этих книг пошла бы в Содружестве с аукциона по баснословной цене.
Поэтому я ответил:
— Потрясающе! И ты всё это прочитал?!
Барон скромно пожал плечами:
— Ну, не всё. Вот эти две мне привезли совсем недавно. Эти написаны слишком заумно, я бросил читать сразу, — он неторопливо перекладывал фолианты, открывая их на разных страницах, чтобы показать мне. — Вот эта неплоха. Ее писал один монах. Он утверждает, что высказанные здесь идеи уже приходили в голову древним. Некоторые из этих идей серьезны, другие весьма забавны. Представь себе, кто-то утверждал, будто Земля* круглая, а Солнце вращается вокруг нее!
— Воистину удивительны мысли великих! — заметил я.
— Да-да! — подтвердил Этвик. — Но это как раз понять можно. А вот сам монах пишет, что на деле Солнце больше Земли во много раз, и это Земля вращается вокруг него, а не наоборот. Что ты об этом думаешь, знахарь Азар?
Что я об этом думаю? Что можно думать, когда знаешь, что данная планета движется по околосолнечной орбите со скоростью чуть менее тридцати километров в секунду, а все планеты системы по своей совокупной массе не превышают одного процента массы местного светила?
— Мое скромное воображение не позволяет судить мне о вещах столь абстрактных и далеких от повседневной жизни, — произнес я осторожно. — Меня заботят люди и их здоровье.
— Понимаю, — кивнул барон. — Однако я наслышан о тебе и твоей мудрости. Равно как и о твоей скромности. Ты отказываешься учить тех, кто пришел из любопытства, но больным рассказываешь многое. Один известный философ даже прикинулся калекой, чтобы иметь возможность послушать твои уроки.
Ага. Значит тот охламон, которого я около месяца назад прогнал палкой от своего дома, был известным философом. Припоминаю. Здоровенный такой дядька, на нем пахать можно, а он все плакался о разных болезнях. Изрядно мешал работать, сукин сын. Надеюсь, синяки у него остались надолго.
Любопытно только, как обо всем этом узнал барон?
— Больные нуждаются в излечении не тела, — сказал я. — Слабый дух — вот что допускает немощь. Если укрепить дух, болезнь пройдет сама собой. Если лечить одну болезнь, на смену ей придет другая, только и всего. К сожалению, не все мои коллеги понимают это. Сейчас любят объяснять все болезни естественными причинами. Очень опасное заблуждение. Оно переносит ответственность за слабость тела с человека на эти самые «естественные причины», потакая слабостям и порочному образу жизни. В конечном итоге это приведет лишь к тому, что количество болезней и больных будет постоянно возрастать, а не наоборот. Иногда у меня складывается такое впечатление, будто некоторые мои собратья по призванию стараются как можно прочнее обеспечить занятость своим потомкам, а не излечить страждущих.
Этвик задумался, механически листая книгу. Я рассматривал рукописные страницы, украшенные всевозможными завитушками на пару с замысловатыми символами.
— Ты говоришь интересные вещи, — заявил барон после непродолжительного молчания. — Мой отец любил повторять, что болезнями Бог наказывает нерадивых. Кажется, только теперь я понял, что он имел в виду.
