Владислав Русанов - Закатный ураган
Вместо ответа Гелка встала с топчана и протянула нам руки. Мне правую, Бейоне – левую.
– Умница, деточка, – одобрила ее решение чародейка. – Вырвемся наверх, бежим в «Каменную курочку». Это…
– Игорный дом, – подсказал я. Не хватало, чтобы при Гелке ляпнула про бордель.
– Игорный дом, – согласно кивнула женщина. – А ты откуда знаешь?
– Мастер Ойхон сказывал.
– Рудознатец, – прибавила Гелка.
– Говорила моя бабка, что мир тесен, – задумчиво проговорила пригорянка. – Так я вот что скажу – она о его тесноте и вполовину не догадывалась. Пойдем!
Прежде чем выйти в коридор, я сплел Щит Воздуха. Точнее, не сплел – это неправильное выражение. Кто его первым пустил, не знаю. Щит Воздуха не плетут. Как можно плести из пустоты? Его лепят. Так гончар лепит тарелку из глины, хозяйка – пирог, чтобы набить его начинкой, а детвора в северных королевствах – снежки в долгую зиму. Сила сжимает, спрессовывает воздух в чуть выпуклый плотный блин – он и в самом деле напоминает щит. Да и хозяина оберегает и от оружия, и от вражьей магии – чем не щит? Вот только, убейте меня на месте, если я понимаю, из чего он делается. Ведь пустота же! Но тем не менее защитные заклинания у меня всегда получались лучше, чем атакующие.
Бейона шагала рядом. Напряженная, сосредоточенная. Интересно, какой удар она приготовила по возможным врагам? И где ее корд? Исчез так же незаметно, как и появился.
Когда мы прошагали до конца коридора и остановились перед закрытой дверью со смазанным жиром стальным засовом, она бросила мне, не оборачиваясь:
– Да. Еще. Слышь, Молчун. Госпожой меня не зови. Не надо. Просто Бейона.
Кто бы возражал?
– А теперь вышиби дверь, Молчун.
Вначале я подумал о магии. Кулак Воздуха мог бы открыть любой запертый проход с легкостью. Хоть десяток замков на засовы повесь. А потом решил – не стоит. И с размаху врезал правой ногой в самую середку двери.
Глава IV
Ард’э’Клуэн, Фан-Белл, переулок Кошкодера, златолист, день двадцать первый, сумерки.
Осенний закат не чета летнему. Если в теплое время года темнеет быстро, то в слякотную погоду, кажется, и сумерки размазаны по уходящему дню, раскисшие от противного мелкого дождика, как кожаная сбруя, не пропитанная жиром.
Белый день в конце златолиста переходит в ночь медленно, постепенно, опасаясь спугнуть. Хорошо – глаза успевают привыкнуть к темноте. Ведь Фан-Белл, да и Трегетройм тоже, не Соль-Эльрин. Это в столице Приозерной империи на ночь зажигают масляные светильники, выстроенные в ряд по главным улицам, по краю больших площадей, у фасадов самых важных зданий, вроде Священного Синклита, Библиотеки, Амфитеатра, Адмиралтейства. Горят фонари в стольном граде озерников до рассвета. Нарочно для того приставленные люди осматривают их, проверяют, подливают масла, чистят. И люди не боятся по улицам гулять даже после заката. Понятное дело, все сказанное относится к центральной части города. Есть в Соль-Эльрине и кварталы ремесленников, и трущобы, населенные вольноотпущенниками-бессребрениками, и вовсе необузданная припортовая часть, куда даже наряды городской стражи без особой надобности не суются. Так что гордые заверения жителей Империи – мы-де цивилизованный народ, а вы там у себя на Севере все до одного варвары – встречают всякий раз возражения ушлых купцов-северян: главная улица – еще не весь город, а столица – еще не вся Империя. Целуйте, мол, свои светильники куда попадете, а захотят на нож ростовщика поставить, подловят на темной улочке.
Вот только в северных королевствах и той малости нет. Никто никогда улиц не освещал. Ни в Трегетройме, ни в Фан-Белле, не говоря уже о столице Повесья – Весеграде.
Да и то сказать, как их осветишь?
Дома в северных городах теснятся внутри городской крепостной стены. У трейгов она каменная, высотой двенадцать локтей – предмет постоянной гордости правящей династии. У арданов вместо стены – вал, покрытый сверху обожженной глиной, а по самому гребню – частокол. Каждое бревно – обхват, сверху обтесано на остряк, и высоты тоже немалой – около десятка локтей. Из-за тесноты никакого порядка в застройке не соблюдается. Каждый лепит себе жилище как попало. Потому улицы и переулки получаются узкими и кривыми – в народе говорят: словно бычок струйку пустил. Так что ни фонарщиков, ни фонарей не напасешься.
Так это внутри города! Не говоря уже о слободах ремесленных – Кузнечной, Портовой, Кожевенной и других.
Вообще-то в Фан-Белле имелись всего три улицы, настолько широкие, чтоб по ним две колесницы в ряд могли проехать. Или конница с пехотой, в колонну построившись, прошагать. Они ведут от городских ворот к королевскому замку, что примостился на холме, выпученном посреди города, словно чирей. Чуть южнее замка, а значит, ближе к Ауд Мору, расположена городская площадь, на которой во все дни, кроме определенных королем Экхардом для проведения показательных казней и правежа, идет бойкая торговля привозимыми из окрестных сел харчами, а также всякой полезной в хозяйстве мелочовкой. Неподалеку от рыночной площади стояли конюшни и казармы конных егерей – гвардии Ард’э’Клуэна; оружейные склады; тюрьма.
За порядком на этих улицах – Портовой, тянущейся от Южных или Портовых ворот; Конюшенной, проходящей мимо приземистого здания, где стояли кони бело-зеленых гвардейцев; Вонючке, названной так по имени узкого, загаженного сверх всякой меры ручья, сборника нечистот из доброй половины Фан-Белла, вдоль которого она вытянулась, – еще следила городская стража. Ходили не меньше чем по десятку, под началом опытных командиров из бойцов, прошедших и войны с трейгами в Железных горах, и последнюю кампанию. Освещали путь факелами. Если и находился среди воров и разбойников полный придурок, чтоб на глаза патрулю попасть, его никто не жалел. А впрочем, за небольшую мзду могли стражники и мимо убийства прошагать, дружно отвернув усы в противоположную сторону.
Прочие улицы даже улицами называть язык не поворачивался. Так, переулки. Узкие – на некоторых даже пешеход мог лишь бочком пробираться, темные даже днем – вторые этажи тянущихся вверх из-за отсутствия места домов зачастую смыкались над головами горожан, извилистые – кто как хотел, тот так и строил. И названия у них, исторически сложившиеся, не радовали ухо особым благозвучием. Улица Выбитого Клыка, проулок Гнилая Жижа, тупик Корд-под-Ребро или переулок Кошкодера.
Отчего последнюю улицу, проходящую кружным путем по задам оружейных складов, изгибающуюся три раза вправо и четыре раза влево, назвали так чудно и заковыристо, не помнил уже ни один из ее жителей. Да и вряд ли кто-нибудь из них горел желанием поделиться своими воспоминаниями об истории градоустройства столицы Ард’э’Клуэна с двумя пробирающимися мимо величественных груд мусора прохожими. Обитатели угрюмых домов с закопченными и залитыми потеками помоев стенами прикрыли окна ставнями, а двери – заперли на крепкие засовы и сидели, не высовывая носов наружу. Как сказал один бродячий певец: «И кому какое дело, кто там бродит под дождем?»
