Олег Верещагин - Последний воин
— Оооммм… хай! Оооммм… хай! Хай-ом-ай!
Голый косматый старик — в синей, алой, чёрной раскраске, спиралях и линиях, над головой высятся оленьи рога, раскинутые, огромные, острые — неистово пляшет между курганами, запрокидывает белоглазое лицо, отчаянно лупит колотушкой в большой бубен, только ударов почему-то не слышно. Обнажённая женщина — в зареве золотых волос, с высокой грудью, с длинными ногами, переходящими в широкие бёдра с густым лоном между ними — заносит длинный каменный нож над скорчившимся в ужасе орком — связанным по рукам и ногам, огромным.
— Хай! Хай!! Хай!!! Ом хай! Ом хай!! Ом хай!!!
— Иди к своему Хозяину, — голос женщины, — во Тьму иди, иди в смрад, к червям, к тлению, иди, скажи — отрекаемся от него! Именем Света — отрекаемся! Именем Земли — отрекаемся! Именем Крови — отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся!
Трижды падает нож. Женщина поднимает в руке навстречу восходящему солнцу дёргающееся сердце, кровь льётся ей на лицо — прекрасное, вдохновенное, свирепое… Старик воет, кружится по земле возле неё волчком…
— Ом!!! Хай!!! Ра! Ра!! Ра!!! Хар-Ра!
Мужчины волокут ещё одного орка…
…Фередир отыскал Гарава на краю тракта. Хсан бродил тут же, хрумкал сочной травкой, фыркал… Гарав валялся на спине, руки под головой, рубашка на груди широко распахнута, нога на ногу, между пальцами мерно покачивающейся ступни зажат василёк. Ноги были в разводах подсохшего речного ила, а глаза у дружка — ленивые, сонные и нагловатые, он жевал травинку и смотрел, как подходит Фередир, с непонятным выражением.
— Куда ты ускакал? — Фередир сел рядом, бросил другу полкаравая свежего хлеба, в разрез в котором была упрятана розовая нежная пластинка окорока. Она была похожа на дразнящий из смеющегося рта язык, а свисавшие рядом несколько перьев лука усиливали впечатление. — Полдень уже был давно, а тебя нет.
— Угумг. — Гарав ограничился этим полувнятным междометьем, въелся в принесённое, одновременно садясь и скрещивая ноги.
В его перепутанных лохмах был древесный и травяной мусор… и на миг вообще Фередиру почему-то показалось, что это не Гарав, а лесной подменыш, какое-нибудь эльфийское отродье. Впрочем… так чавкать может только Гарав. Но всё-таки Фередир на всякий случай решил, что больше друга от себя никуда одного отпускать не станет. По крайней мере пока не закончится лоэндэ.
А Гарав между тем споро жевал, помалкивал — и мечательно щурился на Тракт, на небо над ним, на зелёные холмы…
* * *…Вечер лоэндэ был росный и холодный. Над рекой загадочно колыхалась плотнющая белая шапка тумана. А солнце ещё не зашло, и на чистом небе одновременно можно было видеть его пылающий верхний край, звёзды и почти полную луну. В отдалении шумел уже начавшийся в Пригорье праздник, пока ещё не выплеснувшийся в лес.
Фередир и Гарав вели к реке коней. И своих, и Фиона. Шагали неспешно, хотя роса была холоднющей, а кони нетерпеливо фыркали и подталкивали мальчишек в спины. Но оба на ходу смотрели в небо, задрав головы.
Первым не выдержал, избавился от очарования, Фередир:
— У меня ноги застыли, — жалобно сказал он. — Давай побежим!
— Нечестно, — заметил Гарав, тоже опуская голову. — Ты ведёшь одного коня, а я двух.
И тут же побежал первым. Хсан и Фион радостно припустили следом, а в хвосте оказался возмущённо завопивший Фередир, который, тем не менее, так и не успел догнать Гарава до берега.
Но когда он выскочил на песок, готовый высказать всё, что думает о друге и, может, даже вступить в драку, то увидел, что Гарав стоит неподвижно, глядя прямо перед собой.
— Ти-ше… — послышался даже не шёпот — дыхание Гарава.
Фередир остановился, выпустив поводья (Гарав уже сделал это, и кони сами по себе тихо вошли в реку и пили закат).
На речной отмели — точно посередине реки — стояли двое. Лицом к лицу, и перед лицами меж них — сплетённые пальцы рук, словно они замёрзли и грели ладони друг друга своим дыханием. Один был высокий юноша. Вторая — немногим уступавшая ему в росте девушка с волосами, как лёгкий и плотный чёрный плащ. Они стояли на песке, и засыпающий мир вращался вокруг них, и звёзды вели вокруг них в небесах неспешный танец…
— Ганнель, — выдохнул Фередир (у него получилось «Ха-аннээль…»).
— И Эйнор, — пошевелил губами Гарав. — Давай тихо уйдём.
— Давай, — попятился Фередир.
И уже попятившиеся было мальчишки вздрогнули и обернулись, услышав:
— Что стоите тут, ребятки? Или вам не время спать? Или, может, впотьмах в прятки вы решили поиграть?
Обернувшиеся в растерянности и даже смущении оруженосцы успокоились. За их спинами стоял и широко улыбался невысокий, но плечистый, чуть кривоногий человек, неожиданно ясно видный в сумерках — как будто вокруг него ещё оставался день. Особенно ярко желтели могучие башмаки (и как он подошёл неслышно — в таких тяжеленных?!) и синело, словно причудливый фонарик, большое лихое перо на чудной бесформенной шляпе. Короткая, но пышная борода была вроде бы седая, а красное, обветренное лицо, несмотря на морщины — живое и нестарое. Видно, это был кто-то из людей неведомого Гараву Гарвастура. И говорил он странно — как будто стихи читал или пел. Бард, что ли? Мальчишки переглянулись.
— Мы привели купать коней и сами хотели выкупаться, но… — Гарав кивнул на реку. — Говори тише, уважаемый господин, мы увидели их случайно и хотим уйти. Да и тебе незачем на них смотреть.
— Прости, это, конечно, ваша земля, но он наш рыцарь, — добавил Фередир, не поясняя, кто — «он», и так было понятно.
Краснолицый не обиделся и не удивился. Он лишь посмотрел на островок — спокойно и чуть грустно — чуть-чуть, но явственно, так явственно, что и мальчишки невольно оглянулись: уж не произошло ли там чего нехорошего?[25] Нет. Эйнор и Ганнель по-прежнему стояли, не двигаясь… А человек сказал, весело и чисто засмеявшись:
— Можно шептать тише мыши — или вовсе словно ночной ветерок. Но сейчас моих слов не услышат, даже если взреву, как горный поток. Не бойтесь, воины, — ночь тиха, и будьте спокойны, они слышат лишь свои вздохи… Нам и правда идти пора. А они простоят до утра… Ну-ка, пошли — а ну? Слышите, ветер в ивах уснул. А кони ваши попьют и сами домой прибегут.
Мальчишки не заметили сами, как пошли по обе руки от этого человека. Он вышагивал себе и что-то говорил при этом (Гарав потом не мог вспомнить, что именно, но что-то очень интересное и весёлое), размахивая руками и чуть ли не приплясывая. Они как-то сами собой оказались на лесной полянке, где стояли два стога, похожие в лунном свете на какие-то странные палатки. Сопровождающий мальчишек положил руки им на плечи:
