Кирилл Шатилов - Торлон
Прямо над шкурой, заслоняя ее от солнца и дождя, располагалось собственно гнездо. Оно было сшито из таких же шкур и представляло собой замкнутое пространство из пола, стен и потолка. Прочное и долговечное, гнездо обычно шилось женщинами клана и могло иметь различные формы — от ровного прямоугольника до почти шара. В последнее время Фраки шили в основном прямоугольные гнезда, поскольку для их растягивания требовалось меньшее количество завязок, чем для более сложных конструкций, а это в свою очередь означало, что стойбище можно быстро свернуть в случае внезапной опасности.
Гнездо Зорка шила ему жена, мать Чима, синеглазая красавица Рагона, та, кого теперь ему больше всего не хватало в жизни. Рагона погибла, когда Зорк, получив донесение разведчиков о приближении илюли, во главе тогда еще многочисленного отряда отправился вперед с надеждой застать врага врасплох. То ли он сам просчитался, то ли разведчики ошиблись в направлении, то ли илюли, заподозрив неладное, совершили хитрый маневр — неизвестно. Однако, когда Зорк, так никого и не повстречав, возвратился с отрядом к стойбищу, все уже было кончено. Самое страшное, что тело Рагоны найти не удалось. Чудом уцелевшие женщины впоследствии рассказывали, что видели, как она, стоя в гнезде, пыталась обрубить лестницу, по которой взбирались свирепые илюли, а Зорк обнаружил на шкуре — этой самой, на которой он сейчас лежал, вспоминая свой тогдашний ужас и не замечая слезы, катившейся из единственного глаза, — целую лужу свежей крови. Крови было так много, что казалось, будто здесь готовили пир для всего клана. Кровавый пир, оставивший Зорка голодным на все последующие годы. Медведь мстил ему, а он мстил тем, из-за кого даже не увидел Рагону мертвой…
— Почему ты не ешь, та? — послышался рядом долгожданный голос.
Зорк повернулся на бок и встретился лицом к лицу с насупленным сыном. Возвышаясь над шкурой по пояс, мальчишка покачивался на лестнице и старался избегать насмешливого взгляда отца. Судя по всему, он явился сюда не по велению сердца, а потому, что его послали старшие. Никто не хотел бесповоротно рассориться с вождем.
— Забирайся, садись, — примирительно сказал Зорк. Взяв сына за тонкое запястье, он подумал, что дух воина и талант охотника переплелись в Чиме с изяществом Рагоны.
Чим позволил втащить себя на шкуру и с неохотой улегся рядом с отцом.
— Что говорят старейшины?
— Зовут тебя к костру, та. Еда готова…
— Это я уже понял. Как и то, что ты почему-то решил дуться на меня пуще остальных.
Чим молча покосился на него и снова поднял глаза к небу, перечеркнутому паутиной веток.
— Обычно принято жалеть сыновей, у которых нет отца, — продолжал Зорк. — Мне же грустно, что тебя не видит сейчас твоя мать. Она бы тебе наверняка сказала, чтобы ты во всем доверял своему отцу, а не занимал противную сторону только потому, что не знаешь его планов. Я уже давно не требую от тебя, чтобы ты меня слушался, но я еще ни разу не давал тебе повода не верить мне.
— Мне тоже грустно, что у меня нет матери, та. — В голосе Чима задрожали металлические нотки. — И что мой отец не дает мне за нее отомстить…
«Так вот что его беспокоит…»:
— У тебя будет возможность, Чим. И гораздо раньше, чем ты думаешь. Просто я не хочу, чтобы ценой за месть илюли стала наша смерть.
— Но другие-то кланы пошли!
— И где они теперь? — Зорк недобро усмехнулся. — Что об этом говорят старейшины? Или они так увлечены моим «предательством», что забыли о разуме? Наши братья совершили храбрый, но необдуманный поступок. И пусть мое поведение покажется кому-то трусливым, зато сейчас я могу позволить себе разговаривать со своим сыном, и мы оба живы и помним ту, кто… — Он не договорил. — Ладно, давай о другом. Ответь мне, что бы ты предпочел: отомстить сейчас и погибнуть в бою с илюли как настоящий воин или подождать, пока я брошу клич, чтобы увидеть самому, как гибнут наши враги? Ну, отвечай.
По голосу отца Чим понял, что тот не шутит, и едва сдержал радостное восклицание:
— Когда ты бросишь клич, та?
— Если ты поел, то ступай к Кенту. Скажи ему, что я послал тебя в помощь, и делай то, что он тебе скажет. Когда вы закончите, я поведу вас на илюли. Обещаю.
Чима как ветром сдуло. «Славный малый, — подумал Зорк. — Надеюсь, я просто недооцениваю его».
Он спустился с дерева и снова подошел к костру. На сей раз не все соплеменники делали вид, будто не замечают его. Только самый дряхлый из старейшин, сухой и тощий как жердь Савдаким продолжал неподвижно сидеть боком к нему, не поворачивая головы с высоким лбом и резко очерченным орлиным носом. Даже если не знать предыстории, по его позе сразу можно было понять, кто зачинщик недовольства.
Зорк обошел костер и сел напротив старика. Тонкий рот Савдакима превратился в узенькую щелку. Он смотрел не моргая поверх пламени, поверх головы вождя и всем своим видом давая понять, что занят важными размышлениями.
Зорк улыбнулся.
Чьи-то заботливые руки поставили перед ним металлическую миску с жирными кусками дымящегося мяса и вареными кореньями. Миска была древнее самого Савдакима. Она досталась Зорку от отца, тоже великого воина и вождя Фраки, а тот рассказывал, что получил ее в подарок от деда. Никто из обитателей Леса не умел обрабатывать металл. Зато это испокон веков умели делать илюли, и Фраки, в случае успешного нападения на их дома, всегда обогащались всевозможной утварью и столь необходимым оружием. Если бы он захотел, Зорк мог бы раздобыть миску и поновее, не такую битую и мятую. Несколько раз он просил подавать себе еду в другой посуде, однако всякий раз замечал, что вкуснее и сытнее получается есть именно из отцовской.
— О чем думаешь, Савдаким?
Пережевывая мясо, он щурился одним глазом на старика и терпеливо ждал, что тот ответит. Не ответить Савдаким не мог: молчание в ответ на вопрос у Фраки считалось верхом неприличия.
— Я оплакиваю наших братьев, — через силу заговорил старик, медленно опуская веки, словно и в самом деле ожидал, что из-под них выкатится хотя бы одна слеза. — И наших сестер. Мне ведомо, что сегодня они все погибли сражаясь.
Сидевшие здесь же старейшины утвердительно закивали, искоса поглядывая на Зорка, который как ни в чем не бывало продолжал запускать пальцы в миску и отправлять в рот кусок за куском. Вытерев рукой подбородок, он облизал пальцы и откашлялся.
— Ты хочешь сказать, Савдаким, что не рад этой возможности? Может, ты хотел бы, чтобы оплакивать нас было вообще некому?
— Я только знаю, что оплакивать воинов — дело женщин и детей. А мы созданы для того, чтобы сражаться…
