Макс Фрай - Книга Страха
Королева протянула ему окровавленное тельце. Король взял барсука на руки, но барсук тут же укусил его за палец.
Король заплакал от счастья: экий шалун! Но когда смыли кровь, стало ясно: ребенок уродился шерстяным и со звериной мордой. Так бывает, так бывает, кричала нянька, защищая королеву. Это подменыш, это шутка духов, это матерь напугали, когда с животом ходила, — но король не слушал сказки няньки. За сношение с лесным животным королеве отрубили голову.
Королю было шестьдесят четыре года. Он совсем не хотел новую жену, его передергивало при мысли о том, что нужно будет снова делать ребенка. У него шалило сердце, он больше не мог смотреть на женщин без раздражения, и потому король уложил барсучонка в колыбель и каждый вечер приходил читать ему сказки.
Барсук ночью вылезал из колыбели, бегал по замку, грабил кухню и кусал за лодыжки сонных стражников. Наутро его мыли, обтирали махровым полотенцем и, туго запеленав, укладывали под одеяло. К обеду барсук прогрызал пеленки и отправлялся гулять по замку, искать себе местечко для сна.
Король писал вежливые ответы соседним королям: я вас на крестины приглашу, писал он, обязательно, вы не думайте. В будущем году, а сейчас — финансовый кризис, и денег на рубашки для королевича нет! Соседние короли сочувствовали несчастному правителю, слали ему рубашонки, которые стали малы их детям. Эти посылки складывали в спальне принца-барсука, он разгрызал оберточную бумагу и делал в рубашках гнездо.
Барсучонок за один год стал взрослым барсуком. Король не мог смотреть на него, не кривясь лицом, но после клял себя: не родной, а все же сын. Король не спал ночами: ну а вдруг родной, и не было лесного зверя, а в нем самом — не королевская, плохая кровь, убившая до того двух сыновей и двух дочерей и одного сына сделавшая уродцем?
Король страдал и плакал без слез. Он сделался совсем дряхлый, оглох на одно ухо, потом на второе, теперь слугам приходилось кричать, и в замке целыми днями такой ор стоял, ни одна голова не выдержит. Король болезненно морщился, когда ему кричали прямо в ухо, закрывал глаза, а потом понял, что не может открыть их. Так и смотрел, щурился еле-еле, различал образы, различал, как шевелится его сын в кровати, уже взрослый, но все равно замотанный в пеленки. Король не видел этих пеленочных пут, и не слышал, как их грызет принц-барсук, и, теряя обоняние, не чуял, как гадит по углам его лесной сын.
В день, когда король собрался умирать, нянька не выдержала, схватила барсука на руки, бросилась прочь из замка и бежала, бежала по деревне, пока не добежала до тихих окраин, где на дне оврага жили цыгане-циркачи. У них был тоскливый и бедный цирк, никто не ходил смотреть на их дрессированных блох, так что цыгане скучали. Мужчины целыми днями курили, делали детей, играли в карты.
— Возьмите! — сказала им нянька, протягивая кусачего барсука. — Он из дворца, он королевский. — И предъявила, как доказательство, пеленки с королевской монограммой. Цыгане ощупали барсука, подивились тому, какой большой и толстый этот зверь, и спросили, сколько нянька за него хочет. Нянька сказала:
— Дайте ненужного ребенка.
Цыгане обозвали ее сумасшедшей старухой. У них не было ненужных детей.
— Я верну! — взмолилась нянька. — Дайте мальчика, он возвратится богатым!
И она вбежала во дворец, волоча за руку чисто вымытого цыганенка. Ваше величество, кричала нянька, открывая дверь в царские покои, ваше величество, счастье! счастье! Ваш сын оборотился назад!
Король видел предметы во влажном тумане. И сейчас через влажный туман он разглядел тонкую фигурку, прятавшуюся за юбкой старой няньки.
— Выйди к отцу, — заплакала нянька. — Государь, благословите. Наследника.
И король, умирая счастливым, погладил мальчика дрожащей ладонью по жестким волосам.
Мальчик не вернулся к цыганам. Он созвал их во дворец, и жили все долго, весело и пьяно. Короля захоронили в кирпичную стену. Через сорок лет цыгане распродали последние безделушки, нагрузили телеги и двинулись прочь из разрушенного гуляньями замка. Кирпичная стена, переполненная королями, королевами, принцами и принцессами, стыдливо молчала. У ее основания, в зарослях кустарника, рыли норы барсуки.
ТАТЬЯНА ЗАМИРОВСКАЯ
КОШМАР
Дэвид Боуи. Оставайся тут.
Светлана Боуи. Нет, я не могу. Прости. Скоро уже автобус последний. Мне надо одеться, подвинься, ну.
Дэвид Боуи. Останься. Пожалуйста.
Светлана Боуи. Нет, мне пора идти. Я уже в семь утра за прилавком как штык должна стоять, если опоздаю — убьют.
Дэвид Боуи. Послушай, не надо морочить мне голову. Я позвоню им утром, скажу: Светлана не сможет прийти, она заболела, я ее муж — с вами, в смысле, говорю, ее муж, а она сама в больнице лежит и говорить даже не может после операции.
Светлана Боуи. Погоди, какая больница?
Дэвид Боуи. Ну а что, десятая клиническая.
Светлана Боуи (испуганно). Какая больница, ты о чем?
Дэвид Боуи. Ты лежишь в больнице.
Светлана Боуи. Какая, к чертовой матери, больница?
Дэвид Боуи. Десятая клиническая больница. Ты лежишь в больнице. Тебя вчера оперировали, тебе не надо на работу пока что. Да тебя, наверное, и уволили уже: ты же еще долго стоять не сможешь, а там надо стоять за прилавком, сама вот только что призналась, а раньше, черт, про какие-то офисы говорила, какие-то кабинеты, мягкие кресла, какая чушь, зачем надо было меня обманывать, я бы все понял, а ты как всегда терпела до последнего, и зачем.
Светлана Боуи. Стоп. Стоп. Ты о чем? Я не понимаю. Дэвид. Объясни мне, что происходит.
Саша Боуи. Стоп. Стоп. Ты о чем? Какой Дэвид? Я не Дэвид. Я твой муж.
Светлана Боуи. Мой муж — Дэвид Боуи.
Саша Голицын. О господи.
Светлана Боуи. Что, нет?
Саша Голицын. Нет. (Меланхолично и монотонно.) Твой муж — Голицын. Го-ли-цын.
Светлана Голицына. То есть я — Светлана Голицына?
Саша Голицын (уже почти в слезах). Какая, блядь, Светлана. Катя. Ка-тя. Катя, Катерина. Екатерина. Е-ка-те-ри-на. Больной человек Екатерина лежит в больнице для больных людей и болеет болезнью, а мне, здоровому человеку Александру Голицыну, надо бороться со всеми демонами, к этому причастными, потому что больше некому бороться, потому что ты уже не борешься.
Катя Голицына (в ужасе). Саша. Я даже не знаю что сказать. Ты можешь мне паспорт принести, карту какую-нибудь больничную? Ну, что-нибудь такое, где написано, там, фамилия, имя, прописка какая-то. Мне надо это осмыслить, я пока не знаю даже что сказать. Не знаю даже.
