Раймонд Фейст - Дочь Империи
— Ты что, госпожа, ума лишилась?.. — окруженный врагами со всех сторон, загнанный в ловушку, предводитель разбойников выпрямился и вызывающе улыбнулся. — Я отдаю должное смелости твоего замысла избавить унаследованное поместье от докучливых соседей, но даже и сейчас — я вынужден обратить на это твое внимание — твоя драгоценная особа все еще в опасности. Мы угодили в ловушку, но вместе с нами и ты можешь погибнуть. — Даже перед лицом подавляющего превосходства противника он пытался повернуть ход событий в свою пользу. — Возможно, мы могли бы прийти к некоему соглашению, — быстро предположил он. В его голосе сквозили проказливое дружелюбие и готовность блефовать, но не было ни намека на страх. — Если бы, например, ты позволила нам уйти по-хорошему…
Мара наклонила голову:
— Ты неверно судишь о нас.
В тишине было слышно, как звякнули ее нефритовые браслеты, когда, положив руку на локоть Папевайо, она заставила его слегка посторониться. Пройдя мимо него, она вышла из оцепления своих гвардейцев и теперь стояла лицом к лицу с главарем бандитов.
— Как правящая госпожа Акомы я намеренно пошла на риск, чтобы мы могли побеседовать.
Взглянув на край обрыва, Люджан вытер вспотевший лоб изодранным грязным рукавом:
— Я слушаю, госпожа.
Ее гвардейцы стояли позади нее неподвижно, как статуи. Мара встретила взгляд разбойника и твердо выдержала его:
— Прежде всего вы должны сложить оружие.
Люджан горько усмехнулся:
— Может быть, я и не очень способный полководец, госпожа, но я не идиот. Пусть даже мне сегодня придется приветствовать Красного Бога, я не сдамся сам и не позволю повесить моих товарищей из-за нескольких голов скота и пары мешков зерна.
— Хотя вы украли их из Акомы и к тому же убили мальчика-раба, я не для того затеяла столь утомительное путешествие, чтобы просто повесить всех вас, Люджан.
Слова Мары звучали вполне чистосердечно, и тем не менее разбойники не могли поверить этому странному заявлению. Они переводили глаза с внушительного отряда лучников наверху на маленькую группу воинов эскорта. Напряжение возрастало с каждым мгновением, и Люджан поторопил Мару:
— Госпожа, если у тебя есть что-то на уме, говори быстро, иначе может оказаться, что некоторые из нас погибнут, и мы с тобой будем в их числе.
Не получив никаких приказаний насей счет, Папевайо, тем не менее, преодолел расстояние, отделявшее его от Мары. Мягко, но решительно он отодвинул ее назад и вклинился между госпожой и предводителем разбойников.
Мара оставила эту фамильярность без внимания и вернулась к прерванной беседе:
— Я гарантирую вам следующее. Сдавайтесь и выслушайте мое предложение. Если вы пожелаете уйти после того, как я поговорю с тобой и твоими людьми, вы будете вольны отправляться на все четыре стороны. Пока вы не вздумаете снова устроить набег на угодья Акомы, я не стану причинять вам неприятности. Ручаюсь своим словом.
Испытывая неприятное ощущение, что лучники и сейчас держат его под прицелом, Люджан перевел взгляд на своих бойцов. Все они, все до единого, отощали от постоянного недоедания; некоторые выглядели, как ходячие скелеты. Вооружение у большинства ограничивалось скверно сработанным мечом или ножом, лишь у считанных единиц имелось какое-то подобие лат. Не могло быть и речи о том, чтобы оказать серьезное сопротивление воинам Мары, снаряжение которых было безупречно.
Предводитель всматривался в лица изгоев, которые были его товарищами в трудные времена. Почти все чуть заметным кивком дали ему понять, что подчинятся его решению.
Коротко вздохнув, он снова повернулся к Маре и протянул свой меч рукоятью вперед.
— Госпожа, я не состою на службе ни в одном из благородных домов, но тот жалкий остаток личной чести, который я называю своим, теперь в твоих руках.
С этими словами он передал меч Папевайо. Безоружный, всецело зависящий от доброй воли Мары, он с холодной усмешкой поклонился ей, а затем подал знак остальным, чтобы они последовали его примеру.
Солнце лило лучи и на блистающие зеленым лаком доспехи Акомы, и на отрепья ошеломленных бандитов. Только пение птиц и журчание воды, вытекающей из родника, слышались в тишине. Взгляды всех оборванцев были прикованы к юной девушке в роскошных одеждах. Наконец один из них шагнул вперед и бросил на землю свой нож. Так же поступил еще один, другой…
Пальцы, доселе сведенные на рукоятках, разжимались, и клинки с лязгом падали у ног воинов Акомы. Вскоре не осталось ни одного бандита с оружием.
Дождавшись, когда солдаты из ее отряда соберут мечи, Мара выступила вперед. Разбойники раздались в стороны, чтобы освободить для нее проход, с опаской глядя и на нее, и на Папевайо, следующего за нею на шаг позади с обнаженным мечом. Командир авангарда, находясь при исполнении служебных обязанностей, сохранял такой вид, что даже самый отчаянный храбрец не отважился бы его задеть. На всякий случай бандиты старались держаться подальше, даже когда грозный воин повернулся к ним спиной, чтобы поднять Мару на откидной задок ближайшего фургона.
Окинув сверху взглядом толпу безоружных разбойников, властительница Акомы спросила:
— Это все твои люди, Люджан?
Поскольку она пока еще не подала своим лучникам приказа опустить луки, он ответил честно:
— Большая часть здесь. Еще пятьдесят охраняют нашу стоянку в лесу или пытаются раздобыть пропитание поблизости от стоянки. Еще десять поставлены наблюдать за разными дорогами.
Встав на груду мешков с тайзой, Мара быстро подсчитала:
— Здесь у тебя под началом примерно полторы сотни. Сколько из них были прежде солдатами? Пусть они ответят сами.
Из всей банды, столпившейся у фургона, примерно шестьдесят человек подняли руки. Мара ободряюще улыбнулась и задала новый вопрос:
— Из каких домов?
Гордые тем, что их спрашивают, где они раньше служили, они с готовностью стали выкрикивать:
— Сайдано!..
— Олимак!..
— Раймара!..
Прозвучали и другие известные Маре имена. В большинстве своем эти семьи перестали существовать, уничтоженные князем Альмеко на пути к высокому посту Имперского Стратега, который он занял незадолго до восшествия Ичиндара на трон Империи. Когда шум стих, Люджан добавил:
— А я некогда был сотником в доме Котаи, госпожа.
Мара расправила рукава и уселась. Поразмыслив, она спросила:
— А остальные?
От толпы отделился рослый детина. В его облике, как и у прочих разбойников, были видны следы разрушительного воздействия голода, но при этом он производил впечатление все еще сильного и здорового человека. Поклонившись, он сказал:
