Александр Прозоров - Дикое поле
Юлю так и подмывало бросить на угли, под решетку с рыбой, охапку сырых веток, после чего дыму появится — хоть святых выноси! Но она точно помнила, что ее знакомые коптили рыбу на березовых опилках. Значит, дым был не сырой, а нормальный, древесный! Ну, не у смердов же совета спрашивать?
С улицы послышался громкий крик, странный шум. Женщина приподнялась на цыпочки, пытаясь от печи разглядеть через окно, что там случилось. Потом еще поворошила угли — надо дров немного подкинуть, а то прогорят все, пока она разбираться ходит.
Хлопнула входная дверь.
«Неужто Варлам вернулся?» — радостно екнуло в груди.
Она быстро окинула себя глазом: шаровары чистые, а вот вместо шелковой блузки — простая мужицкая косоворотка. Может, сбегать переодеться?
Шаги перед кухней — она повернулась навстречу… И увидела татарина, в металлической шапке с болтающимися позади волчьими хвостами, стеганом затасканном халате, с черными усами, тянущимися над верхней губой и по сторонам спускающимися вниз, с кривой саблей, покачивающейся в правой руке. Наткнувшись на молодую, ладную бабу, татарин осклабился и шагнул вперед. Он не знал только одного: перед ним стояла не сладкая добыча, а воин, успевший пройти уже три военных похода.
Торопливым движением Юля подбросила край скамейки, швыряя ее на разбойника, а когда тот вскинул вверх руки, защищаясь, припала на колено и со всей силы врезала кочергой по выглядывающей из-под халата ноге — чуть-чуть ниже колена. Татарин хрюкнул от боли, падая в сторону, и второй удар пришелся ему в лицо. Потом еще и еще — женщина пыталась перебить ему горло, но постоянно промахивалась и в кровавую кашу расколошматила всю нижнюю часть лица. Потом, спохватившись, кинулась в горницу, захлопнула входную дверь, кинулась к окну.
Ероха лежал, скрючившись, над кучей дранки, топор валялся в стороне.
Неподалеку отчаянно визжала Мелитиния, с которой два татарина сдирали сарафан. А может, просто пытались ее удержать. У навеса бабы вилами отмахивались еще от нескольких бандитов.
— Епическая сила! — Юля кинулась в спальню, схватилась за лук, на ходу напялила перчатку, остановилась перед окном. Схватила стрелу с белым оперением — граненую, — натянула тетиву.
Тен-нь! — стрела пробила голову тискавшего Meлитинию татарина и вошла глубоко в столб навеса за его спиной. Второй, бросив девушку, заметался, не понимая, откуда стреляли. Мелитиния кинулась к Ерохе, упала сверху, обняла.
Тен-нь! — один из татар, сбивших-таки баб с ног, вскочил, с воем закружился, пытаясь выдернуть стрелу пришпилившую правую руку к телу. Остальные шарахнулись в стороны. Бабы, правда, слабо шевелясь, остались лежать.
Юля схватила третью стрелу, обвела глазами двор. Пусто… Ни одного бандита.
В соседней комнате что-то тихо стукнуло. Она метнулась туда, торопливо затоптала дымящуюся головешку. Рядом упала еще одна. В соседней комнате тоже послышался стук. Ерунда — доски еще сырые, не разгорятся. Шаги!
Она кинулась через кухню, увидела впереди тень, вскинула оружие и выпустила стрелу в захлопнувшуюся дверь. Стрела легко пробила тонкие — в два пальца — доски и ушла дальше, но, судя по тишине, ни в кого не попала. Грохот позади! Опять впереди.
— Едрит твою налево! — Куча ничем незакрытых окон в полудостроенном доме, и она одна на все комнаты!
Шорох сбоку, она крутанулась — но татарин уже прыгнул, сбивая ее с ног. Юля отлетела в сторону, но лука не выпустила. Вскочила снова. Не меньше четырех воняющих прогорклым жиром бандитов вломились в комнату и, подхватив длинную скамью, прижали ее к стене, не давая вскинуть лук. Кто-то из них сильно ударил ее по лицу — так, что в ушах зазвенело — еще кто-то рванул за волосы. Оружие моментально вывернули из рук. Ее выволокли на середину комнаты, принялись избивать, а когда она упала — пинать со всех сторон ногами. Пару раз Юля пыталась подняться, но вскоре перед глазами расползлась красная пелена, по которой плыли синие, зеленые и сиреневые круги, и она окончательно провалилась в забытье.
* * *От сильного толчка под ребра Юля вскрикнула и очнулась. Нет, ее уже не били — просто она валялась в трясущейся телеге, с туго связанными за спиной руками и смотанными вместе ногами, кинутая вперемешку с котлами, кувшинами, вилами, топорами и ящиком со свежезапеченной рыбой.
Почему-то именно собственноручно выловленная ею и приготовленная для мужиков рыба взбесила Юлю больше всего — приперлись уроды, нахапали чужого, уволокли все. Сами должны ловить, коли жрать хочется!
Она дернулась, пытаясь освободиться, но ничего не добилась. Телега подпрыгнула на очередной кочке — и большой медный котел опять больно саданул ее по ребрам. Ноги прижало тяжестью. Она покосилась вниз и обнаружила, что на них скатился большой тюк, сильно смахивающий на ее собственную постель — скатанные вместе медвежью шкуру и лисью накидку. Боярыня снова дернулась, теперь пытаясь избавиться от тяжести, но не смогла и этого. Скрути ее на совесть. Вот только рот открытым оставили кричи, не хочу. Но женщина уже успела сообразила, что попалась в полон к татарам, — а в таком случае лишнего внимания к себе лучше не привлекать.
Опять кочка — опять удар по ребрам. Интересно, они специально так сделали, или просто бездумно свалили всю добычу, живую и неживую, в общую кучу? Солнце над самым горизонтом стоит. Сейчас утро или вечер? Их разграбили сегодня или вчера? Судя по тому, как пересохло во рту и подвело желудок, — точно вчера. И значит… Она опять дернулась всем телом, и снова расслабилась. Значит, понятно, почему с такой силой хочется в одно место.
Телега резко качнулась, и котел в очередной раз подпрыгнул у нее на боку. Юля скрипнула зубами от боли и снова закрыла глаза. Скорей бы все это кончилось. Так или иначе.
По счастью, солнце действительно катилось к закату, и в наступающих сумерках телега остановилась. Вскоре потянуло дымком, запахло жареным мясом, отчего давно опустевший желудок свело острой болью. Вскоре донесся смех, жалобные женские выкрики и стоны. Вполне красноречивые звуки. Довольные перекрикивания удовлетворивших похоть мужчин. Юля бессильно скрипнула зубами, но предпочла затаиться — ей вовсе не улыбалось оказаться татарской подстилкой вместе со своими крестьянками. Хотя, конечно, рано или поздно настанет и ее очередь: раз уж сцапали, теперь неминуемого не избежать.
Мужские и женские голоса удалялись, приближались. Голоса спокойные и даже веселые — и Юля никак не могла понять, чему могут радоваться бабы после всего того, что с ними случилось? Снова донеслись гортанные выкрики, женский плач, чей-то болезненный стон. Нет, пусть уж лучше про нее забудут. Забудут на несколько дней, и тогда избавление придет само собой.
