Людмила Астахова - Теперь или никогда
– Бой окончен, – молвил он.
Каюту освещал только один-единственный фонарь, но этого приглушенного света было довольно, чтобы как следует разглядеть возлюбленного Джойаны. Грэйн чуть прищурилась, наблюдая, как он двигается, как поворачивает голову, как садится к столу. Посмотрела так, будто видела впервые. Впрочем, отчасти так и было.
Да, воистину, Огненная Сова смотрит сейчас на своего сына, тут и гадать нечего. Смотрит и видит. И услышит, если он все-таки станет говорить. Так пусть говорит, пусть рассказывает. Боги не услышат тебя, пока не позовешь.
«Ты ведь не слеп от рождения, тебе просто завязали глаза, диллайн, – подумала Грэйн. – Завязали глаза, заткнули уши – будто мешок надели на голову, как пленнику или приговоренному перед казнью. Чтоб ни слышать Ее, ни видеть, ни позвать не мог. Но вот ты смог разорвать веревки – осталось сбросить повязку и выплюнуть кляп. Я попробую помочь тебе, диллайн моей Джойаны. Да, Локка, я попробую… нет, я – сделаю».
– Да, ваш вестовой рассказал. Вкратце. Я не стала выспрашивать у матроса то, что следует узнавать у капитана. Если вы сочтете возможным что-либо мне рассказать, милорд.
Аластар на несколько мгновений закрыл ладонями лицо, словно вытирая с кожи что-то липкое.
– Рассказать… Да, рассказать. Эрна… Грэйн… Я могу вас так называть?
Она кивнула.
Больше четырехсот человек на борту «Меллинтан», а поговорить не с кем. Они подчиненные, они заранее согласились с любым решением Аластара Эска, они тяжело и много работают. Так имеет ли он право возлагать на их плечи бремя ответственности? Ни в коем случае. Они не заслужили такого, нет, не заслужили.
Грэйн тоже не заслужила, но она единственная сейчас, кто способен понять. Может быть. Она одна из тех редких людей, знакомство с которыми меняет других. Как сказочный единорог или дракон. Встретишь такого – и больше никогда не будешь смотреть на мир прежними глазами. Просто потому, что падут старые шоры.
– Пожалуй, мне не просто можно, мне нужно вам кое-что рассказать, – вздохнул диллайн. – Я только что утопил человека – отличного капитана, которого уважал и ценил. Убил за то, что он всего лишь исполнял приказ и оставался верен воинской присяге. И… еще несколько сотен честных и храбрых моряков. Пусть наш разговор станет им надгробием и поминовением, иного у них все равно не будет.
Как шуриа видят дух человеческий, так диллайн чувствуют присутствие в собеседнике дара понимания. В эрне Кэдвен он был, так же как и редкое умение услышать говорящего с нею по-настоящему.
Вот и сейчас она лишь молча прикрыла веки, дескать, говорите.
– Как выяснилось, очень тяжко в одночасье превратиться в предателя и клятвопреступника. Это мой первый опыт. – Эск усмехнулся криво и недобро. – Не так-то просто, оказывается, убивать своих… соотечественников, оказавшихся волею судьбы по другую сторону. Но ведь дальше будет больше? Так ведь, Грэйн? Очень скоро народ восстанет против эсмондов, и это будет народ, утративший бога, лишившийся веры и опоры. Это будут страшные люди. Я… мы… долго планировали это, мы затеяли это… А я ведь не знал, каково убивать своих.
– Мне приходилось, – просто сказала она. – Масштабы, конечно, несопоставимы. Но приходилось. И не единожды.
И подумала вдруг: а есть ли она, эта разница? Свои умирают ничуть не легче, чем чужие… и какая разница, если кровь равно красная у тех и других, а приказ четок и ясен? Свои… Кого считать своими? Ролфи? Между собой волчье племя грызется ничуть не менее свирепо, чем когда точит клыки на мягкое горло врага… Раз у них с Джэйффом зашел разговор и об этом тоже – под черепом-светильником на набитом осокой тюфяке говорилось просто замечательно. О разном. Так вот бывший рилиндар со знанием дела признался: «По-настоящему помнишь только первого и, пожалуй, седьмого… Если вдруг не напомнят, конечно». Грэйн тогда подумала и согласилась. Тот ролфи, которого по ее приговору и желанию повесил Джэйфф, не был для Грэйн ни первым, ни седьмым. Лицо и даже имя его стерлось в памяти, заслоненное другими именами и лицами, другой кровью. Такой же красной, как и ролфийская.
– Вас мучила совесть? Наверное, смешно сейчас говорить о таких вещах, как совесть, но поверьте, несмотря на мою одержимость, она у меня тоже есть.
– Совесть… – Грэйн криво улыбнулась, насмехаясь не над ним – над собой. – О, я не стала бы называть это так. Мне было гораздо легче, милорд. У меня есть та, кто проверяет мои деяния и не простит, если я оступлюсь…
«И у тебя тоже, диллайн, – подумала она. – Неужто ты до сих пор не чуешь?!»
– Вы сказали, что стали предателем и клятвопреступником, – словно в раздумье, продолжала ролфи, отчаявшись прочитать в глазах диллайнского князя хоть что-то, могущее быть подтверждением… Но, может быть, она просто недостаточно внимательно смотрит? – Но разве стали именно сейчас? Предатель, говорите вы. Но то, давнее предательство было не в вашей власти, милорд, вы родились уже обреченным на это. Волк, рожденный в неволе, все равно не станет псом. И если однажды он вырвется, растерзав служителя зверинца, – назвать ли его предателем? А клятвы… Что стоят клятвы, данные под пыткой или вытянутые обманом? Может быть, вы стали клятвопреступником, зачав с Джойаной первого из сыновей… но верность – она ведь только для тех, кто верен сам! Клятва должна быть взаимна, иначе не клятва она, а цепь… – Ролфи нахмурилась, стиснула руки и закусила губу, подбирая те самые слова. Впрочем, зачем придумывать что-то, когда Локка уже все сказала однажды? Он не слышит богиню? Не беда! – Локке ненавистно рабство и обман. Огненная не простирает крылья свои над стадами покорного скота. Она говорит: «Мне не нужны рабы!»
Аластар понимающе кивнул:
– Вождь, предавший своего солдата, должен ждать удара в спину? Вам проще, у вас есть боги.
Горечь и боль! Такая себе душевная изжога, сдавливающая горло и мешающая дышать. Оказывается, это очень завидно, когда у кого-то есть в кого верить, когда кто-то точно знает, какой дорогой отправится его душа после смерти. И если так обидно и противно диллайнскому князю, то каково же будет обычному фермеру? Или рабочему с фабрики, или хозяину лавчонки, или солдату?
– Предвечный обманул эсмондов, эсмонды – диллайн, диллайн своей кровью отравили своих же детей. Бесконечная цепь предательств, да. Но теперь, когда возврата нет, когда мне придется стать вождем и возглавить мятеж… смогу ли я разорвать этот порочный круг обмана и предательства? Я толкну Синтаф в бездну, и, возможно, он заслужил, но… Я все время спрашиваю себя, имею ли я право, если не ведаю, куда вести свой народ, тех, кто пойдет за мной?
И добавил, бурча под нос, как бы разговаривая сам с собой:
