Кэтрин Куртц - Невеста Дерини
Впрочем, в том, что касалось рыцарского звания, мальчик проявил редкостную зрелость.
Конечно, теоретически Лайем обладал всеми необходимыми достоинствами для короля и подготовлен к этому был куда лучше, чем сам Келсон в том же возрасте, ибо последние четыре года Лайема целенаправленно обучали именно для того, чтобы он мог занять престол; Однако и проблемы, стоящие перед Лайемом, могут оказаться куда серьезнее, чем некогда перед Келсоном. Чего стоило одна лишь церемония посвящения в королевский сан, в особенности если рассматривать ее эзотерические аспекты!..
Небольшую роль в этом магическом обряде предстояло сыграть и самому Келсону, и он был полон решимости проследить, чтобы все прошло как подобает. Отец Иреней в общих чертах описал ему, как все должно будет происходить, но основные репетиции будут ждать их лишь по прибытии в Белдор.
Сам ритуал инвеституры был чрезвычайно древним, формальным и стилизованным. Внешний символизм его относился к давно забытым мифам, выраженным в ритуальной драме и череде магических испытаний, успешное завершение которых должно позволить и завершить вступление в силу короля, который уже прошел подобный, хотя и значительно упрощенный ритуал, когда ребенком взошел на престол. Но тогда Лайем был слишком юн, чтобы пережить церемонию во всей ее полноте, поэтому его, по обычаю, лишь препоясали мечом в первый день нового года, после чего сановники, как и подобает по дворцовому этикету, выразили новому правителю свое почтение и повиновение. Однако основной обряд должен был состояться лишь позднее, по достижении королем совершеннолетия.
При обычных обстоятельствах здесь нечего было опасаться подвоха. Все участники обряда должны быть прекрасно подготовлены и способны во всем поддержать своего господина. Поэтому сама церемония становилась лишь символическим испытанием, проверкой короля на прочность. В Гвиннеде подобные ритуалы были далеко не столь древними и изощренными. Они исходили совсем из иных нужд и задач. Однако Келсон прекрасно понимал, что таковые испытания, на самом деле, имели самое прямое отношение к облечению и наделению короля всей полнотой мистической власти. И хотя поток магической силы мог вызвать у испытуемого не самые приятные ощущения, оставалось крайне маловероятным, что за этим могут последовать серьезные неприятности. Сила не должна была повредить своему владыке.
Но подлинная опасность крылась в том, что в миг испытания король становился совершенно уязвимым, ибо должен был опустить все ментальные щиты, дабы позволить потоку энергии свободно проникать в себя. И если один из участников ритуала допустит ошибку, — или хуже того, воспользуется беспомощностью испытуемого в этот критический миг, — последствия и впрямь могли быть смертельными. В свете этих соображений участие в обряде Махаэля, об амбициях и интригах которого всем было хорошо известно, становилось особенно угрожающим.
Должно быть, именно поэтому Махаэль и являлся Келсону в его тревожных грезах, хотя на самом деле Келсон никогда не встречался с ним лицом к лицу, так что он ощущал лишь чье-то смутное присутствие, видел угрожающую тень, лица которой так и не мог различить. Порой призрак казался ему подобием Матиаса, только старше годами и с более коварным и беспощадным выражением. А порой, как некая смесь Лионела, отца Лайема и подлого предателя Венцита, которых Келсон был вынужден убить.
Кроме того, он ощущал и чье-то стороннее присутствие рядом с Махаэлем, — возможно, то был их третий брат, Теймураз, с которым они также никогда не встречались. И каковы бы ни были истинные планы на будущее трех братьев Фурстанов, Келсон не сомневался, что в разной степени все они являют собой опасность для Лайема.
Мать мальчика тоже тревожила Келсона в его грезах, и она не была свободна от подозрений. По крайней мере, ее он знал в лицо, ибо несколько месяцев она провела в Ремуте под домашним арестом, вскоре после того, как был взят в заложники Лайем.
Хотя сейчас она являлась соправительницей вместе с Махаэлем, точно так же, как они действовали в качестве регентов при покойном Алрое, ее старшем сыне. Никто не мог сказать наверняка, насколько близки были эти двое, и сыграла ли сама Мораг какую-то роль в гибели Алроя.
Но даже если Мораг была чиста и невинна, Келсон сомневался, чтобы до нее до сих пор не дошли слухи о том, что в гибели мальчика был замешан Махаэль. И поскольку вслух она до сих пор ничего об этом не говорила, то, стало быть, прекрасно знала мрачную истину, — или слепо отказывалась взглянуть правде в глаза… Либо, наконец, молча поддерживала династические устремления своего родича, независимо от того, какой ценой он достигнет цели. Впрочем, возможно, она вела какую-то совсем иную игру.
Казалось невероятным, чтобы мать могла стать добровольной соучастницей в убийстве сына, но пока правда о гибели Алроя не выйдет наружу, Келсон ничего не мог с уверенностью сказать относительно принцессы Мораг Фурстаны.
А рядом с этими угрожающими образами мелькали куда более милые лица, однако они также тревожили короля, не потому что сами по себе таили какую-то опасность, однако они воплощали в себе всю его тоску и печаль, все неудовлетворенные желания и несбывшиеся мечты.
Росана с темными глазами, полными слез, отворачивалась от него… Убитая злодейской рукой Сидана захлебывалась кровью и безжизненно обвисала в его объятиях… Череда других женских лиц, темноволосых и светлых, — это были все те бесконечные невесты, которых представляли ему чуть ли не ежедневно все эти бесчисленные доброжелатели… Либо девичьи портреты, которыми можно было заполнить целую галерею, что то и дело совали ему благонамеренные царедворцы, все более настоятельно торопившие, умолявшие его выбрать хоть кого-то, жениться, произвести на свет наследника…
И в этой толпе, ускользающая и в то же время манящая, таилась светловолосая девушка с лицом едва ли более различимым, чем лицо Махаэля, хотя что-то в ее взгляде напоминало Келсону о его тетушке Сиворн.
Чуть погодя, он окончательно оставил надежду заснуть или выбросить из головы все тревоги, и принялся невидящим взором смотреть в потолок над кроватью, пытаясь заранее подготовиться к грядущему пиршеству. Ни этот ужин, ни завтрашний отъезд, не внушали ему никаких добрых предчувствий и лишь добавляли тревог и сомнений. Когда паж Иво явился, наконец, дабы помочь ему одеться, Келсон чувствовал себя не более отдохнувшим, чем несколько часов назад, и отнюдь не более спокойным.
Но вечер прошел не так уж плохо. Из уважения к Торенту, он надел богато украшенное распятие, которое Расул подарил ему четыре года назад на посвящении в рыцари. То был дар от регентов Лайема, благословенный патриархом Торента. Расул сразу обратил внимание на эту деталь туалета и поспешил сообщить графу Матиасу, который с легким поклоном и улыбкой в ответ коснулся изящного образка у себя на груди.
