Чертова Мельница - Бушков Александр Александрович
Настроение у него чуточку поднялось, когда оркестр грянул каталаунскую райду – танец, имевший некоторое сходство то ли с казачком, то ли с мазуркой. Да-да, было в музыке нечто общее, что и не удивительно: здесь нот тоже семь, а количество звукосочетаний все же ограничено теорией вероятности. Множество здешних приключенческих и любовных романов, кстати, чертовски напоминают сюжетами и подбором героев иные земные – поскольку любовные перипетии и авантюрные приключения, в общем, везде одинаковы…
Быстрый был танец, бравурный, лихой. Ну, а поскольку он имел каталаунское происхождение, едва ли не первым в цепочке пронесся, тяжело колыша чревом, притопывая и ухая, его императорское высочество принц Элвар. Сплошь и рядом он не попадал в такт, потому что музыкального слуха лишен совершенно, о чем нисколечко не горевал – но этот недостаток восполнял нешуточной экспрессией. Как с ним частенько случается, ухитрился очень быстро оттоптать ноги парочке соседей, что соседи приняли отечески – лары прекрасно знали, кто это такой неуклюже топочет в каталаунском наряде, а земные приглашенные наверняка тоже уже прослышали.
Сварог вдруг обнаружил, что почти беззаботно притопывает в такт. И даже принялся напевать про себя:
Тут не было ни малейшей тоски по покинутой Земле – исключительно ностальгия по бесшабашной курсантской юности, когда казачок гремел на всякой танцплощадке, громко топали подошвы и туфельки, взлетали подолы мини-юбок…
И осекся, моментально лишившись веселого расположения духа. Наконец-то увидел Яну и сразу сообразил, отчего так раскипятился Элвар – ну да, самогон тут почти что и ни при чем…
Ее величество Яна-Алентевита, нетрудно догадаться, была несравненна и ослепительна. Никакого сравнения с той почти что девчонкой, которую Сварог увидел впервые два с лишним года назад. Вполне взрослая девушка. Определение «юная императрица» безвозвратно осталось в прошлом. Молодая императрица, так оно теперь будет правильнее.
Но вот наряд, господа мои… Действительно, стойкому консерватору Элвару, каковой пусть строгие, но короткие платья и то воспринимал, как бык красную тряпку, было от чего возмущаться. Любой пуританин незамедлительно ляпнулся бы в обморок, откинув ножки и смертно побледневши. Всего-то и наряда, что низкий алый корсаж, зашнурованный впереди, изрядно открывавший пленительные округлости, да короткая синяя юбка из какой-то непрозрачной, но легчайшей, как пух, материи, при любом резком движении взлетавшей так, что умопомрачительные загорелые ноги открывались буквально до крайнего рубежа приличия. Хотя рубеж этот стойко держался – Сварог слыхивал о подобных портняжных ухищрениях, коими особенно любили пользоваться не самые стойкие в моральном плане придворные красотки. А если учесть, что райда как раз и состояла из резких поворотов на две или три четверти, а порой и полных оборотов…
Черная полумаска, окаймленная поясками бриллиантиков, роскошное затейливое ожерелье из рубинов и сапфиров, заплетенная на две трети коса – ну, это все даже у законченных консерваторов не вызвало бы протеста. А вот левое запястье, в тридцать три морских черта и трекнутого осьминога…
Повязанная на нем голубая лента – это бы еще ничего, ибо означает всего-навсего «Готова к флирту». За исключением нескольких законченных гордячек, такую ленточку на бал-маскерад повязывает не только настроенная как следует повеселиться, не заходя далеко, светская дама, но даже иные молодящиеся старушки, до седых волос исполненные оптимизма и бодрости. Это бы еще ничего. А вот вторая, полосатая, желто-красная (именно о ней Томи и упоминала), означает нечто гораздо более игривое, так как гласит «Готова к вольностям». А эти вольности, Сварог знал на личном опыте, в девяноста девяти случаев из ста заканчиваются в тех самых многочисленных будуарах, коих согласно давним традициям маскерадов полно на верхних этажах. И потому эту ленточку наденет далеко не каждая – главным образом те дамочки, которых из светской деликатности принято именовать придворными ветреницами, хотя в обиходе, как легко догадаться, используются более смачные словечки.
Что это ей в голову ударило? Никогда прежде подобных номеров не откалывала, уж ей-то прекрасно известно, что полосатая ленточка по сути, недвусмысленный призыв всем и каждому: «Хочу в постель!». Что на нее такое нашло?
За плечом тяжко, словно пожилой морж, вздохнул Интагар. Обернувшись к нему, Сварог спросил тихо:
– В чем дело? Что это за наряд? Крестьянки всегда носят с корсажем рубашку или платье… А это больше на кабацкую танцовщицу смахивает.
– Ваше величество, – уклончиво сказал Интагар. – Мне по ничтожности моей совершенно не подобает судить…
– Повелеваю, – сказал Сварог холодным, истинно королевским голосом. – Ну?
Интагар откровенно мялся, но все же решился наконец:
– Ваше величество, маскерад, конечно – это вольности и раскованность, и этикет тут побоку… Все равно, своим дочкам я бы такое ни за что не позволил надеть.
– Они здесь, кстати?
– Да, обе. Я безмерно благодарен вашему величеству…
– Пустое, – нетерпеливо сказал Сварог. – Что не так?
Ну?
– Ваше величество, коли уж откровенно… Если не считать украшения и маску, получится классический наряд портовой… девицы.
– Портовой шлюхи, вы хотите сказать? – нахмурясь, уточнил Сварог. Какие, к дьяволу, в порту девицы… Ах, вот оно что… Я как-то мало бывал в портах и на эту деталь внимания не обращал – хотя, если напрячь мозги, что-то подобное вроде бы и видел в Фиарнолле… То-то я схожих костюмов за все время заметил парочку, не больше…
– Вот именно, – угрюмо кивнул Интагар. – Это даже для маскерада малость… предосудительно. Нарядиться кабацкой танцовщицей – еще куда ни шло, а это уж чересчур. Да еще ленточка эта полосатая. На наших балах так себя ведут, тысячу раз простите, исключительно законченные оторвы. На императорском я впервые, порядков не знаю…
– Да и мне прежде на императорских такие наряды встречались крайне редко, – протянул Сварог. – И в здешнем многолюдстве их, как я говорил, два-три… – он зло выдохнул сквозь зубы. – Ну, а что тут поделаешь? Ее величество изволят развлекаться с ноткой предосудительности, а воля императрицы не обсуждается. То-то и родной дядюшка фыркал, как кабан в камышах…
Он глянул на цепочку танцующих, выгнувшуюся хитрыми изгибами так, что совсем неподалеку оставались Яна и ее кавалер, который, по заверениям Элвара, как прилип, так и не отлипает. Попытался опознать загадочную персону, но ничего у него не получилось – маска закрывала лицо целиком. Разве что по движениям ясно: не так уж и молод, не юный вертопрах какой, в зрелых годах. Полностью соблюден костюм Катарюса – здешнего персонажа комедии масок, во многом напоминавшего Пьеро: непризнанная творческая личность, порой поэт, порой художник, печальный романтик, не везучий и в жизни, и в любви, вечно вынужденный терпеть пинки и подножки от жизнерадостных нахалов вроде Бабитана или Гурамо, насмешки жестокосердных красоток. Селадонового цвета широкая блуза с кружевным жабо и рукавами до локтя, какую более всего любят художники, штаны в обтяжку, клетчатые, бело-черные (чисто сценический наряд, в жизни ни один творческий человек не наденет), черный пышный бант на шее, белоснежная маска, изображающая утрированно печальную рожу, красный колпак с белым помпоном на шнурочке, красные башмаки с загнутыми носками. Ну да, классический и законченный Катарюс – правда, в отличие от неуклюжего и нескладного на сцене Катарюса, облачившийся в его наряд незнакомец, по ухваткам видно, завсегдатай подобных увеселений, человек вполне светский. Танцует отлично, держится непринужденно, грациозен и ловок…
