Холли Лайл - Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов
— Мне жаль, что я так опоздал, — сказал он. — Прости меня за то, что я не был в гавани и не встретил тебя там. Прости и за то, что ты попала в заложницы и тебе придется страдать из-за меня. Но именно поэтому я отослал тебя когда-то давно из Калимекки.
— Я знаю, — сказала она. — Я…
Алви знала слишком многое из того, о чем не могла даже намекнуть ему. Не могла она рассказать ему и о том, что она не заложница и пришла сюда по собственной воле, потому что хотела избежать встречи с ним. Потупившись, она произнесла:
— Со мной хорошо обращаются, они не хотят мне зла. И они обещали мне, что не причинят тебе вреда.
Криспин расхохотался — с искренним и неподдельным весельем:
— Как любезно с их стороны — дать тебе подобное обещание. Наверно, они так ценят тебя, что не хотят огорчить.
Но смех этот быстро прекратился, и на лице Криспина вновь появились боль и сожаление.
— Они убьют меня. Они должны это сделать, иначе я найду способ убить их.
— Кое-кто из них считает, что за тебя можно получить хороший выкуп.
— Они ошибаются. Никто в Доме Сабиров не будет платить за мою жизнь. Во всяком случае сейчас, когда все стало по-другому. Мой собственный брат, как я полагаю, от радости пустится в пляс в тот самый миг, когда ему станет известно о моей смерти.
Он лукаво улыбнулся, впервые открыто проявляя перед Алви свою сущность — не ее отца, а убийцы, палача… человека, наслаждающегося муками других людей и властью над ними.
— Тем не менее мне бы хотелось посмотреть на это. Переговоры могут оказаться прелюбопытными.
— Я не позволю им убить тебя.
— Алви, чипиите, не позволь им убить себя.
— Парат, а она действительно ваша дочь? — спросил вдруг один из пленников.
— Молчать, сержант, — приказал охранник.
Криспин посмотрел на сержанта. Мундир этого человека отличался от мундиров других солдат. Кроме него, еще четверо пленников были в черной форме, а не в черно-зеленой с золотом. Строгость этих мрачных одежд и нечто, затаившееся в глазах четверых мужчин и женщины, заставили Алви поежиться. Ей захотелось прикоснуться кончиками пальцев к земле… послушать, что скажет дорога. Она вдруг почувствовала острое желание узнать, почему эти солдаты казались другими, узнать, почему в глазах этих пятерых пленников не было страха.
— Это моя родная дочь, моя наследница, — ответил Криспин сержанту.
Один из охранников повернулся к Алви и голосом достаточно любезным обратился к ней:
— А теперь возвращайся в дом, дитя. Здесь не безопасное для тебя место.
Алви кивнула, хотя уходить она не хотела. Ей еще нужно было кое-что сказать отцу. Кейт обязательно позволит ей снова поговорить с ним, подумала она. Кейт пообещала, что они не убьют его, если только это не придется сделать в целях самозащиты. Но ведь он не сопротивляется, позволяет стражникам делать с ним все, что они считают нужным, и ничем не угрожает им.
— Я приду в другой раз, чтобы поговорить с тобой, — сказала она. — Обещаю.
Криспин покачал головой:
— Никогда не упускай возможности сказать «прощай», дочка. Я усвоил это, когда был моложе, чем ты сейчас. Кто может дать нам гарантию, что мы встретимся снова? Делай то, что они хотят от тебя… и беги, если сумеешь. Чтобы тебе ни говорили обо мне, сколько бы лжи ты ни услышала, помни, что я пришел за тобой сразу, как только смог. — Голос его сделался мягче. — И помни, что я люблю тебя.
Алви прикусила губу, ей хотелось плакать, и несколько слезинок уже покатилось по щекам, а глаза заморгали, прогоняя их. Отец попал в плен из-за нее. И цепи на него надели по ее вине. Он сказал, что любит ее, и она верила этому… конечно, он не знал ее, но оставил для нее место в своем сердце — не для той, какой она была на самом деле, а какой он ее представлял — и любил, как умел.
— Мне очень жаль, что так случилось, папа, — сказала она. — Тебе нужно молить богов, чтобы они послали нам время как следует познакомиться.
Она отвернулась и пошла к дому.
— Алви, скажи мне «прощай». Если ты не сделаешь этого, возможно, тебе еще придется пожалеть об этом.
Она повернулась и, ощущая комок в горле, сказала:
— Прощай, папа.
— Прощай, Алви.
Девочка повернулась и побрела к дому, пытаясь справиться с нахлынувшими слезами, проклиная свою слабость и возраст.
Тот человек, что вел мирные переговоры с Дугхаллом, Кейт и Яном, вышел на просторную, мощенную камнем площадку перед домом и свистнул. За спиной ее сразу же зазвучали команды и угрозы:
— Эй вы! Живо на ноги!
— Стой смирно, или проткну насквозь!
— Мы идем в дом, и тот из вас, кто шагнет в сторону, споткнется, кашлянет или сделает какое-нибудь подозрительное движение, умрет на месте.
Алви пошла быстрее: она не хотела оказаться на пути колонны пленников. Не хотела, чтобы из-за нее кто-то замедлил шаг или споткнулся. Не хотела стать причиной чьей-нибудь смерти, даже случайной. Сзади затопали ноги, послышались стоны раненых, которых поддерживали те, кто был цел, зазвенели цепи. Алви торопливо взбежала по ступенькам Дома Галвеев, думая лишь о том, чтобы побыстрее убраться с пути пленных.
Но когда солдаты ввели их внутрь дома, в колонне что-то случилось. Кто-то закричал, и до слуха Алви донеслись звон цепей и удары. Под ногами ее холодный белый камень трепетал от близкой боли, стонал от страха, вызванного запахом смерти.
Оглянувшись, Алви увидела, как пленники в черных мундирах сражаются в оковах и без оружия с солдатами охраны. Они использовали сковывавшие их руки цепи одновременно и как щит и как меч. Женщина в черном одеянии упала от удара клинка в грудь… пятно алой крови расцвело на белом камне, как красная роза на снегу. Однако в смертной хватке она держала солдата в черно-зеленом мундире, шея его была вывернута под каким-то невероятным углом, горло сжимала цепь, а застывшие глаза смотрели в те края, что находятся за пределами мира. Двое из черных воинов стояли спиной к спине, невероятно быстро размахивая цепями и отбиваясь ногами от всех, кто осмеливался приблизиться к ним. Цепи успешно отражали удары клинков, и Алви было подумала, что обоих ждет успех, но охранники, расправившись с остальными, яростно набросились на них, подавляя своей численностью.
Наконец, покрытые кровью, оба они упали, крича от боли… крики их превратились в бульканье и вскоре затихли совсем.
В Доме Галвеев внезапно похолодало. Холод, казалось, поглотил все звуки. Леденящее дуновение погасило факел, который кто-то зажег во время этой короткой битвы, и огромный зал погрузился во тьму. И тогда в темном и ставшем вдруг душным помещении вспыхнули огоньки — кровавые светлячки, сперва казавшиеся огоньками, зажегшимися в телах павших, а потом превратившиеся в языки пламени, запылавшего в их телах, и наконец преобразившиеся в ослепительные солнца, которые сжигали плоть, кости, волосы и все прочее, оставляя нетронутой лишь одежду — на тех местах, где воины расстались с жизнью.
