Баркер Клайв - Пятый доминион
- Место, где ты была до этого. Небеса.
- К чертям собачьим Небеса! Я с Землей еще как следует не разобралась.
- А в этом и нет нужды.
- Позволь мне самой об этом судить. У меня еще даже не было жизни, которую я могла бы назвать своей собственной, а ты уже готов впихнуть меня во вселенскую драму. Сомневаюсь, что мне туда хочется. Я хочу побыть в своей пьесе.
- Ты и будешь в ней. Как составная часть...
- Никакая не часть. Я хочу быть самой собой. И жить так, как мне хочется.
- Это не твои слова. Это слова Сартори?
- Пусть даже и так.
- Ты знаешь, что он совершил, - сказал Миляга в ответ. - Зверства. Чему хорошему он тебя может научить?
- Ты хочешь сказать, что ты можешь? С каких это пор ты стал таким совершенным? - Он ничего не ответил, и она приняла его молчание за очередное проявление новообретенного высокомерия. - Оо, так ты слишком благороден, чтобы снисходить до взаимных обвинений, верно?
- Давай отложим эту дискуссию, - сказал он.
- Дискуссию? - насмешливо переспросила она. - Маэстро собрался преподнести нам урок этики? Хотела бы я знать, что делает тебя таким чертовски исключительным?
- Я - сын Целестины, - сказал он спокойно.
Она напряженно уставилась на него.
- Ты - кто?
- Сын Целестины. Ее похитили из Пятого Доминиона...
- Я знаю, что с ней случилось. Дауд всем этим заправлял. Я думала, он рассказал мне всю историю.
- Кроме этой части?
- Кроме этой части.
- Наверное, мне надо было как-то иначе тебе об этом сказать, извини.
- Нет... - сказала она. - Здесь самое подходящее место.
Взгляд ее вновь устремился наверх, к Комнате Медитации. После долгой паузы она заговорила шепотом.
- Ты счастливчик, - сказала она. - Дом и Небеса для тебя - одно и то же.
- Может быть, и для всех нас, - пробормотал он.
- Сомневаюсь.
Последовало долгое молчание, нарушаемое только Понедельником, который пытался насвистывать на крыльце какой-то мотив. Первой заговорила Юдит.
- Теперь я понимаю, почему для тебя так важно добиться успеха. Ведь ты... как бы это сказать?... выполняешь поручение своего Отца.
- Я никогда об этом не думал.
- Но это действительно так.
- Может быть, и так. Я только надеюсь, что мне оно окажется под силу. То мне кажется, что это вполне возможно, а в следующую минуту...
Он пристально вгляделся в ее лицо. Понедельник тем временем в очередной раз начал мелодию сначала.
- Скажи мне, о чем ты думаешь?
- Жалею, что не сохранила твоих любовных писем, - ответила она.
Последовала еще одна болезненная пауза, а потом она отвернулась от него и направилась во внутреннюю часть дома. Он помедлил у подножия лестницы, размышляя о том, не стоит ли пойти за ней - ведь подручный Сартори до сих пор мог находиться здесь, - но боясь обидеть ее своим неотступным присмотром. Он оглянулся на открытую дверь и освещенный солнцем порог. Безопасность рядом, если она ей потребуется.
- Как дела? - подозвал он Понедельника.
- Жарко, - раздалось в ответ. - Клем отправился за едой и пивом. Много пива. Мы должны устроить себе праздник, Босс. Уж мы то его заслужили, едрит твою в корень! Точно?
- Точно, точно. Как Целестина?
- Спит. Уже можно входить?
- Подожди еще чуть-чуть, - ответил Миляга. - Только перестань свистеть, хорошо? Осторожнее, ведь где-то там внутри была мелодия...
Понедельник рассмеялся. Звук его смеха был самым что ни на есть обычным, и все же он показался Миляге чем-то экзотическим и редким, словно песня кита. Он подумал, что даже если Отдохни Немного все еще в доме, ему не удастся причинить никакого вреда в такой волшебный день. Успокоенный этим соображением, он направился вверх по лестнице, раздумывая, не разогнал ли солнечный свет все воспоминания по углам. Но не успел он одолеть и половины пролета, как перед ним появилось доказательство обратного. Рядом с ним появился призрак Люциуса Коббитта, с сопливым, заплаканным лицом, ожидающий от Маэстро слов мудрости и ободрения. Через несколько мгновений стал слышен его собственный голос, которым он наставлял мальчика в ту последнюю ужасную ночь.
- Не изучай ничего, кроме того, что в глубине души уже знаешь. Не поклоняйся ничему...
Но прежде чем он успел завершить свое второе изречение, фраза была подхвачена чьим-то мелодичным голосом наверху.
- ... кроме своего подлинного я. И не бойся ничего...
Чем выше поднимался Миляга, тем бледнее становился призрак Люциуса Коббитта, и тем громче звучал голос.
- ... если только ты уверен в том, что Враг не сумел тайно овладеть твоей волей и не сделал тебя своей главной надеждой на исцеление.
И Миляга понял, что та мудрость, которую он изливал на Люциуса, принадлежала вовсе не ему. Источником ее был мистиф. Дверь Комнаты Медитации была открыта, и там был виден усевшийся на подоконнике Пай, улыбающийся ему из прошлого.
- Когда ты все это придумал? - спросил Маэстро.
- Я не придумывал, я научился этому, - ответил мистиф. - От моей матери. А она узнала это от своей матери или от отца - кто знает? Теперь ты можешь передать эту мудрость следующему.
- А я кто такой? - спросил он у мистифа. - Сын твой или дочь?
Мистиф пришел в замешательство.
- Ты - мой Маэстро, - сказал он.
- И все? Неужели здесь до сих пор есть слуги и хозяева? Не говори мне этого.
- А что я должен сказать?
- То, что ты чувствуешь.
- Оо... - Мистиф улыбнулся. - Если я тебе скажу, что я чувствую, мы здесь пробудем целый день.
Лукавый блеск его глаз был таким милым, а воспоминание - таким реальным, что Миляга чуть было не пересек комнату и не обнял то место, где сидел его друг. Но его ждала работа - поручение его Отца, по выражению Джуд, - и он не мог себе позволить слишком долго предаваться воспоминаниям. Когда Отдохни Немного будет выдворена из дома, он вернется сюда за еще более серьезным уроком - о ритуалах Примирения. Этот урок необходим ему как можно быстрее, а уж здешнее эхо наверняка изобилует разговорами на эту тему.
- Я вернусь, - сказал он призраку на подоконнике.
- Я буду ждать, - ответил тот.
Выходя из комнаты, Миляга оглянулся и увидел, как лучи солнца, проникшие в окно за спиной у мистифа, въелись в его фигуру, оставив от нее только фрагмент. Он содрогнулся, так как это зрелище с удручающей ясностью воскресило в памяти другое воспоминание: клубящийся хаос Просвета, а в воздухе у него над головой - завывающие останки его возлюбленного, вернувшегося во Второй Доминион со словами предостережения.
- Уничтожены, - говорил мистиф, борясь с силой Просвета, - мы... уничтожены.
Попытался ли он сказать в ответ какие-то утешительные слова, унесенные бурей? Он не помнил. Но он снова услышал, как мистиф говорит ему, чтобы он нашел Сартори, потому что его двойнику известно что-то такое, о чем не знает он, Миляга. А потом мистиф был втянут обратно в Первый Доминион и погиб там.
