Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц (СИ)
— Думаешь… — голос дрогнул.
— Знаю. Мстивойт не дурак. Он эти хитроумные… — прадед произнес это слово, точно выплюнул, и стало очевидно, что хитроумными он планы внука вовсе не считает, — на раз раскусил бы… и уже ты б отведала бурштыновых слез.
Мазена закрыла глаза.
Верно.
Она думала об этом, как и о том, что идея ее отца… нелепа.
Конкурс? Знакомство с Матеушем?
Его любовь… и не просто любовь, но такая, которая заставит потерять голову… а ведь иначе, чем безумием, не объяснить было бы помолвку и свадьбу.
— Ничего, дорогая, — прадед помог закрепить венец. Он подавал шпильки, и Мазена со странным удовлетворением втыкала их в сложную прическу, всякий раз внутренне сжимаясь в ожидании боли. — Все закончилось именно так, как должно бы…
— Ты… знал?
Никогда нельзя было сказать наверняка, что именно было известно прадеду, пусть в отличие от многих иных своих потомков к Мазене он относился снисходительно.
— Кое о чем… ты показала себя сильной девочкой. Твоему супругу это понравилось.
Мазена прикрыла глаза.
Ее супруг… генерал-губернатор… и пожалуй, это лучшее, на что она могла бы рассчитывать…
— Все будет хорошо, дорогая, — сухие пальцы прадеда приподняли подбородок, а губы коснулись лба. — Вот увидишь…
— Если ты знал, что все с самого начала… почему не остановил его?
Опасный вопрос.
Прадед никогда ни перед кем не отчитывался. Но если он сам заговорил с Мазеной? Неспроста ведь… не случайно…
— Я должен был убедиться, что мой внучок не способен стать во главе рода, — хитро усмехнувшись, ответил старик. — В нем есть сила, но нет ума… прискорбно. Ты — другое дело…
— Я?
Мазена коснулась ожерелья, и гневно полыхнули зеленью старые камни, словно ожили от этого прикосновения.
— Ты, дорогая… если будешь осторожна. Главное, не спешить… выйдешь замуж… присмотришься к супругу… а там…
— Отец…
…не допустит и мысли о том, что Мазена…
— Увы, ему не так долго осталось, — прадед поднялся и, вновь превратившись в дряхлого старика, заковылял к двери. — За свои ошибки нужно отвечать.
У двери прадед остановился и, не оборачиваясь, сказал:
— Корона может быть разной, Мазена. Но какой бы ни была, она опасное украшение. А потому, будь осторожна.
— Спасибо, — Мазена закрыла глаза, а когда открыла, то вновь увидела призрак отца за плечами.
— Что он тебе сказал?
…то, что скоро его, вечной тени, довлеющей над жизнью Мазены, не станет.
…он уже мертв?
…или пока еще жив, если так, то ненадолго… и наверное, его можно попытаться спасти…
— Ничего, папа, — улыбнулась Мазена, касаясь тяжелого обруча на голове. — Ничего важного…
Эпилог
Презентация сборника стихов молодого, но зело талантливого пиита, о виршах которого «Светская хроника», а за нею и «Литературная газета» отозвались в весьма восторженных выражениях, проходила в литературном салоне панны Велокопыльской, весьма известном в узких кругах.
«Литературна Познанщина» в очередной раз разразилась гневной статьей, в которой обличала падение вкусов и попрание литературных ценностей… «Критик» высказывался осторожно, напирая на молодость пиита и нестандартный его подход…
…находились те, кто, злословя, намекал, буде бы главный талант Аполлона в том, что оказался он на пути стареющей вдовы…
…вдова выразительно слухи игнорировала…
В общем-то, все было обыкновенно, буднично даже.
Приглашение Евдокии прислали именное, на глянцевой плотной бумаге с золочеными виньетками и коровьей мордой с несоразмерно огромными рогами.
…Евдокия не пошла бы…
…но после отъезда матушки было… тоскливо. Нет, она, Евдокия, была счастлива в браке, пусть и не ощущала себя княжною, как не ощущала ее княжною все семейство Вевельских, с которым Евдокия решила отношения поддерживать на расстоянии… но этого счастья оказалось мало.
— Я привыкну, — сказала она Лихославу на третий день.
— Конечно, привыкнешь.
Обнял.
Понял. Он понимал с полуслова, а то и вовсе без слов. Вновь колючий, и значит, полнолуние близилось… а с ним появлялся и страх, который Лихо отчаянно запирал в себе. Только чаще касался серебряной полосы ошейника.
— Я просто никогда не оставалась одна… мама была рядом… и Лютик… и Аленка…
— А теперь я.
— А теперь ты…
— И они тоже, — Лихо потерся щекой о плечо. — Они ведь не исчезли, просто уехали…
…просто…
…почему тогда Евдокии страшно? Она ведь не ребенок, ей почти уже двадцать восемь, а чувствует себя… брошенной.
Забытой.
И хоть бросай, беги следом, но… как тогда Лихо?
И дело?
И вообще, не рады будут Евдокии в Пресветлом лесу, это она поняла еще когда с бабкой познакомилась. Смешно. Эльфийка, которая рядилась в белое, легкое, была совсем юной, Лютик и тот старше выглядел… правда, стоило в глаза заглянуть, и Евдокия поняла, что на самом деле вечная юность — иллюзия.
— Жаль, что ты человек, — сказала она, и это была единственная фраза, которой Евдокию удостоили. Пресветлая Владычица словно забыла о том, что помимо блудного сына и его супруги, а также внучки, на которую она взирала с куда большим вниманием, в гостиной есть еще и Евдокия.
— Извини ее, — Лютик сел рядом. — Она уже немолода. А с возрастом ни люди, ни деревья гибче не становятся…
— И эльфы тоже?
— Если подумать, то эльфы не так уж сильно отличаются от людей.
Пресветлая владычица обернулась, и в глазах ее мелькнула… зависть?
Тоска.
И обреченность, которая заставила Евдокию позабыть об обиде.
…еще бы найти способ от тоски отрешиться…
— Мне тебя не мало. Но их не хватает, — она накрыла руки Лихо своими. — Я… я немного поплачу и успокоюсь.
— Хорошо.
Но плакать, когда он на ухо сопит было невозможно, поэтому Евдокия и приняла приглашение… все ж таки Аполлон, если разобраться, не чужой человек.
…литературный салон панны Велокопыльской располагался в собственном ея особняке, двери которого по случаю мероприятия столь важного, были раскрыты для всех…
У оных дверей собралось немало народу.
Были здесь и репортеры, пришедшие не столько из любви к искусству, сколько за ради обещанного фуршету. Были панночки сурьезного облика, полагавшие себя близкими к кругам литературным, и иные, одетые весьма вызывающе. Были юноши, через одного — в кургузых коричневых пиджаках и рубашках из алого шелку. Некоторые, для полноты образа и близости к народу, которая явно входила в моду, обрядились в лапти. Один держал в руках хлыст, которым размахивал, отбивая себе ритм. При том юноша задрал голову так, что видна стала синюшная тощая шея, и срывающимся голосом читал, но не стихи.
