Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4
— Хоть Лоре обо мне скажи. — И добавляю с упрёком: — Её-то ты не запер!
— Да брось ты! Проще тайфун запереть, чем Ло. Хорошо хоть ты у нас посмирнее будешь. Держись, Ваня!
«Ты у нас… Держись!» Как греют меня эти слова!
— Ну, — Мага кладёт руки мне на плечи, — ты всё поняла. Дом не покидай. Кольцо не снимай. Никому не открывай. Да, вот ещё что: появится здесь хоть кто-то из Магов Огня — гони прочь. Если ибн Рахим пожалует лично — тем более.
— Стоп, — говорю озадачено. — А с какого перепуга ему тут появляться? Ты вообще зачем про него вспомнил?
— Затем, что слишком показательно ты ему стала якобы безразлична. Нутром чую — для чего-то ему нужна Обережница. А сейчас самый момент — к тебе подкатить, пока меня нет рядом. Он хоть и обещал вместе со всеми быть — но своих людей подослать может. Ива, будь умницей, не высовывайся, ещё раз прошу. Случись что — я ведь и знать не буду, не успею к тебе на помощь.
— Поняла, — кротко отвечаю. Мага досадливо морщится.
— И эта твоя покорность тоже чересчур подозрительна, да деваться мне некуда. Вот что: загляни в гардеробную, я там кое-что для тебя оставил. Может, и не пригодится, а всё мне спокойнее. Ну, прощай… жена.
И, наклонившись ко мне, осторожно касается губами моих губ. Целомудренно, совсем не так, как раньше. Потом, отстранившись, окидывает меня взглядом с головы до ног — словно старается запомнить получше — и садится на коня.
— Всё. Уходи, — говорит сурово. Дожидается, когда за мной закроется дверь, и я подбегу к окну, машет мне — и они с Аркадием уезжают в ночь.
На войну. На Финальную битву.
Глава 3
С той поры, как я перешагнула порог Галиного жилища, мне ещё ни разу не доводилось остаться в этом городе одной. Всегда кто-то был рядом, или за стенкой, или в соседней комнате, или на людной улице. Сейчас судьба впервые за долгое время предоставила меня самой себе, без всяких обязательств по квестам, без прессинга Сороковника. Отголосок конского топота постепенно затихает в незримой дали чужой улицы, тьма за окном, как водится, пугает, и вот уже на сердце ложится когтистая лапа страха. Снова пустота и неизвестность, как на дороге, по которой я шла в никуда.
Впрочем, меня сопровождал — а вернее сказать, охранял Тейлор. Да и сейчас — разве я одна? Со мной Нора, которая, хоть и дрыхнет безмятежно на прикроватном коврике, но случись что — поддержит хотя бы лаем. Я хорошо помню, каким молодцом она себя показала, бросившись защищать меня от раптора. И, хоть в большинстве случаев мне, как хозяйке, приходится о ней заботиться, а не ей — меня караулить, присутствие собакина успокаивает. Но всё равно — тоскливо…
Опускаюсь боком на тяжёлый стул рядом с окном. Отполированная гладкая поверхность спинки предусмотрительно подтыкается под локоть, словно живая. Из какого-то дальнего угла ободряюще тикают часы. Вот странно, почему я их не видела и не слышала до этой минуты? Впрочем, тиканье — настолько обыденно, что на него не обращаешь внимания. Из спальни наверху доносится безмятежное похрапывание собачки. Потрескивают дрова в камине, да так уютно, что, кажется, вот-вот запахнет печёной картошкой. Ещё ничего не случилось, Ива, говорят мне привычные звуки, не хорони никого раньше времени.
И меня немного отпускает.
Пересаживаюсь ближе к огню, на диван, туда, где ещё недавно спал Мага и обшивка, как ни странно, сохранила его запах и лёгкий аромат душистого табака. Тяну под голову подушку, вслед за ней откуда-то сама лезет под руку другая — как раз, чтобы с ней обняться, так, как я люблю. Смотрю на пламя. Со спинки дивана на ноги мне сваливается клетчатый плед. Машинально накрываюсь. И никак не укладывается у меня в голове, что всего в нескольких километрах от меня уже собираются на смерть лучшие воины… а я тут, в тепле, уюте и покое. Надолго ли? Может, и впрямь, надо было согласиться на предложение суженого и дать себя усыпить до вечера, чтобы сейчас не мучиться неизвестностью? Как говаривала одна моя подруга, нет ничего хуже, чем ждать и догонять.
Остаётся только ждать рассвета. Раньше выходить из дому бессмысленно: если я хочу разыскать ведуна — придётся стучаться в дома, узнавать, где он живёт, а кто ж мне откроет ночью в такое неспокойное время! Поэтому, хочешь — не хочешь, а часов до шести утра надо терпеть. А как выйду — в первую очередь загляну к русичам, может, Янека застану на месте. Если и он не на войне… Сердце снова сжимается. Такой справный парень, да ещё натасканный Васютой в боевых навыках, дома не усидит, тем более что и удерживать-то его некому. Да и воевода обещал в дружину принять… Хотя, конечно, Ипатий может и так рассудить: мирное время — это одно, а для войны пацанёнок ещё не дорос. Так ведь Ян может и с ополчением уйти, запросто, в квартале, помимо дружинников, полно здоровых молодых мужиков, и не будут они ждать, когда за них другие навоюют. Да, такие не станут отсиживаться, наверняка все, кто мало-мальски владеет оружием, уже там, в лагере. И кто же остался в квартале? Женщины да ребятишки?
Обеспокоенно ёрзаю. А ведь если «бедный Йорек» прислан вместо Галы — он должен и квартал русичей курировать? Что-то не слышала я, пока у Васюты гостила, о других ведунах, неужели Гала была одна на весь сектор? Вот Восточный находится, как я поняла, под защитой Клана Огня, и магов там наверняка достаточно; само название — Клан — подразумевает сообщество, и не из одного-двух, а поболее. Васютин сектор, выходит, оставлен на недоучку?
Или Гала была очень сильной ведуньей, или ей в порядке шефской помощи время от времени помогали соседние маги. Но не постоянно. Вот как они сейчас Йорека натаскивают, а потом оставят самого справляться.
Если уже не оставили. Вздыхая, подтыкаю кулаком подушку, и она как по заказу принимает нужную мне форму. Этот… ибн Рахим говорил, что все они, маги, будут там, на поле боя, значит, скорее всего, ведунчик так и останется брошенный. Или рванёт с коллегами? Ой, нет, говорю себе, припоминая виноватый взгляд и худые лапки, кое-как удерживающие на весу тяжёлый посох, кто ж его с собой возьмёт? Такой балласт никому не нужен.
Языки пламени на поленьях ритмично пляшут, словно подмигивают, и оседают всё ниже, ниже, покрываясь седой шапкой пепла. Наволновавшись, перепсиховав, устав за этот тяжёлый долгий день и полночи, я, наконец, засыпаю, строго-настрого наказав себе подняться в шесть-ноль-ноль.
…И просыпаюсь от боя часов. Сперва, по детской привычке считая удары, просто прислушиваюсь, затем недоумеваю, затем даже подскакиваю на диване. Двадцати часов утра не бывает! И двадцати одного, и двадцати двух…
