Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
– А теперь рассказывай, почему они за мной гоняются? – потребовал черт.
– Да вот решили, что ты им можешь клад открыть?
– Клад? Они что, спятили? – хохотнул черт. – Думают небось, что сокровища под каждым саженцем зарыты? Да я от Гермеса в свое время все клады Малой Азии, Греции и Италии часа за четыре принял. Так то ж древнейшие цивилизации! А у вас откуда кладам взяться? Старые, дореволюционные вырыли все давно, а при социализме, сам понимаешь… Это с ваших-то смешных окладов! – черт от души рассмеялся. – Кстати, ты не задумывался, почему вожди пролетариата такое словечко придумали «оклад»?
– А ведь точно! – хмыкнул Алексей. – «Клад» – звучит здорово, а «оклад» – вроде тоже клад, но не совсем.
– Ага, что-то вроде «около клада». Зато можно и по другому сказать: «О! Клад!» Но получить те же шиши.
– Да, хитро, хитро, – согласился Алексей. – С подтекстом словечко.
– А «зарплата» созвучна с «жар-птицей», не находишь?
– Нет, скорее с «заплатой». Впрочем, так мы можем договориться до того, что «получка» созвучна с «кучкой».
Они посмеялись, а потом Алексей спросил:
– Слушай, а у тебя имя есть?
– А то как же. Я ж не тварь бессловесная. Хоть и не крещен, а имя имею. Да и не одно. Хм… Верно ведь… Нужно мне как-то и здесь именоваться. Хочешь, зови меня… э… Леонардом. И стильно, и с вашими именами созвучно. Подходит?
– Леонард, так Леонард, – пожал плечами Алексей. – А там, в аду, тебя так же называют?
– Как тебе сказать, – не стал запираться черт. – Конечно иначе. Да, по правде говоря, человеку наших имен и не выговорить.
– И все же? – с интересом спросил Алексей.
– В детстве меня звали Чуччиллочиллакучилачей.
– Напоминает чем-то имена древних ацтеков, – заметил Алексей.
– Неужели? – удивился черт.
– Ну, мне так кажется.
– Ага, ты еще перекрестись! Ладно, шучу, может быть, ты и прав. Я, честно говоря, этих ацтеков почти и не помню. Странный был народец, у себя на уме. Правда, и встречался я с ними не часто…
Алексей озадаченно уставился на черта.
«Врет или правду говорит? – мелькнула в голове мысль. – Крутит он, конечно, основательно. Дневник мой за ту пару минут, что я на балконе был, прочитать он явно бы не успел, да и не брался я за него уже с неделю. Пожалуй, нужно держать с этим нечистым ухо востро»…
И все же время чувствовал Алексей, что несмотря ни на что нравится ему этот черт все больше и больше. Обладал он и чувством юмора, и неунывающим характером, и трезвым рассудком, что, в общем-то, импонировало Никулину в других. Может быть, потому, что сам он сходился с людьми нелегко, долго присматривался, приноравливался, взвешивал все за и против, прежде, чем назвать человека, нет, не другом, просто товарищем. А в последние годы всех вытеснила Лера, умеющая слушать и понимать.
Алексею вдруг отчетливо представились ее глаза с золотистыми искорками, от которых не хотелось отрываться, ласковые ладони, прижимающиеся к щекам, нежные податливые губы… В который раз за последние сутки боль утраты сжала горло. Что же случилось? А ведь что-то произошло, что-то очень серьезное…
Алексей посмотрел на неожиданно притихшего черта, откашлялся:
– Ну вот что, Леонард, чай будешь?
– С удовольствием. – оживился черт. – Только погорячей, чтоб бульки в стакане шли, если, конечно, можно.
– Сообразим, – усмехнулся Алексей, направляясь в кухню.
Там идиотизм ситуации опять заставил задуматься.
«Нет, я, похоже, окончательно свихнулся, – лениво размышлял Никулин. – Всего этого быть не может, потому что просто не может быть. Сейчас вернусь с двумя чашками в комнату, выпью чая сам с собою и позвоню в „скорую“ – пускай увозят в психушку»…
Он на цыпочках прокрался в коридор, заглянул в комнату – черт никуда не делся, сидел себе в кресле и с интересом разглядывал книжный шкаф.
«Мощная галлюцинация, – продолжал анализ своего состояния Алексей, вернувшись на кухню и поставив чайник на огонь, – зрительная, звуковая, осязательная… Что-то многовато получается. Интересная, вообще-то, ситуация. Если это все на самом деле реально, то я должен быть на седьмом небе от счастья. Тут не кандидатской пахнет, материал на докторскую тянет, да еще обвешанную премиями. Как же – сотрудник научно-исследовательской лаборатории, которая занимается всякой аномальщиной, с риском для жизни провел эксперименты с самим чертом! … Но ведь не посмею сдать его Шамошвалову. Совесть замучит. Тот ведь похлеще Витька с Гогой будет. Если бы в домашних условиях самому произвести исследования… Да никто в их результаты не поверит, мало ли, что можно дома насочинять. Вот когда целым коллективом да еще под чутким руководством Цезаря Филипповича… Нет, не буду я ничего делать. Не умею слабых добивать».
Алексей насыпал в заварник чаю с индийским слоном на этикетке, достал из кухонного шкафа две чашки и сахарницу.
«А что, если попросить его свозить меня в Ленинград. Черти ведь умеют летать. Быстро. Быстрее реактивного лайнера, если верить Николаю Васильевичу Гоголю. Как это им удается… правильно, – усмехнулся Алексей, – только черти и знают. Надо не забыть расспросить об этом у Леонарда».
Чайник закипел, но Алексей, плеснув кипяточку в заварник, вновь поставил его на огонь.
«Вот бы Лера удивилась, завались я ей прямо на голову. Только что это мне даст? А ровным счетом ничего. Ну, может, и удастся узнать, что случилось, с кем она теперь. Или ни с кем, просто решила жить, как полагается… А как? Грести под себя все, что попадается на глаза, собачиться, держаться зубами за место, которое сулит быстрое продвижение по службе, да копытами лягать претендентов? И ведь почему-то уверенных в том, что это и есть настоящая жизнь, год от года прибавляется. Просто противно. До желудочных спазмов».
Алексей разлил заварку по чашкам, поставил их вместе с сахарницей на поднос и, подхватив чайник, осторожно, чтобы не дай бог не разбудить мать, вернулся в комнату.
Черт по-прежнему сидел в кресле и читал «Фауста» Гете.
– Ого! – присвистнул Алексей, – Классикой увлекаешься?
– Приятно вспомнить, – лаконично пояснил Леонард. – Автор постарался, изложил все точно. Особенно в первом томе.
– Ну и чему радоваться? – удивился Никулин. – Остался ваш Мефистофель в дураках. Столько лет выполнять чужие желания и в итоге получить кукиш.
– А общение? – возразил черт. – Не так уж часто нашему брату удается по-настоящему пообщаться с человеком, изучить вашу природу. Если хочешь знать, заведомо было ясно, что уйдет душа Фауста через чистилища в рай. В этом мы ошибаемся редко. «Остановись мгновение, ты прекрасно!» – вот что интересно, вот в чем вся соль! Одинаково скучна ваша порода или в ней есть исключения? Обычно-то «остановись!» вопят в первые полчаса, ну, максимум сутки. Хапнул – и наслаждается. Потом, естественно, волосы начинает рвать – не так, мол, его поняли. Поспешил, недохапал… А вообще, вам, людям, сколько не дай – все мало. Деньги есть – нет славы, слава есть – нет власти, власть есть – нет семьи, семья есть – нет денег. Вот так по кругу и ходите. Или я не прав? О, прости, – вдруг встрепенулся черт, – забылся, дико извиняюсь, больше подобного не повторится. Да и думаешь, у нас в аду иначе? Везде одно и то же, уж поверь моему слову.
