Юлия Латынина - Повесть о государыне Касии
– Вы лжете, господин Даттам, – сказал Руш, – когда уверяете, что ваши билеты можно обменять на золото. Бьюсь об заклад, что если все ваши талончики предъявить к оплате, то вам не хватит денег, чтобы оплатить хоть двенадцатую их часть! И я советую всем присутствующим поскорей предъявить их билеты к оплате, потому что, кто успеет первым, вытащит свои деньги, а кто будет вторым, все потеряет.
– Я требую ареста первого министра Руша, – сказал Даттам, – за подделку билетов банка Шакуника.
– Я требую ареста настоятеля храма шакуников Даттама – за то, что он печатает деньги помимо государства, что суть фальшивомонетчество!
Государыня Касия негромко хлопнула в ладони.
– Господа, – сказала она, – довольно вам ссориться, как дикие кошки. Господин Даттам печатает не деньги, а банкноты, и имеет на то лицензию от казны. Скорее можно разрешить другим храмам выпускать билеты, обеспеченные запасами их сокровищниц, чем нанести такой удар финансам. Что же касается господина Руша, то мы пошлем стражников на улицу Умиротворения Земли и выясним, в чем там дело. Однако, так как билеты храма Шакуника не являются деньгами, то человека, их изготавливающего, нельзя обвинить в фальшивомонетчестве. Преступление совершается только тогда, когда кто-то пытается обменять эти фальшивки на деньги, и мы приравниваем такую вещь к воровству и наказываем отсечением руки, если сумма больше пяти сот, и повешением, если сумма больше четырех тысяч. Что же касается банка Шакуника, то я боюсь, что слова господина Руша заставят многих заподозрить, что власть неблагосклонна к банку, и поэтому я запрещаю банку в течение будущей недели учитывать свои билеты и менять их на деньги.
С этими словами государыня подала знак, – белые занавеси над троном сошлись, и Идасси показалось, что из-за них сразу метнулось небольшое пятно, – это государь соскочил с трона и бросился в свои покои. Но, скорее всего, Идасси это только показалось, – занавеси были плотные, и разглядеть сквозь них было ничего нельзя.
Аудиенция была закончена.
Два стражника, выйдя из-за колонн, подошли к первому просителю, который подал жалобу, и стали заламывать ему руки назад. Только тут несчастный сообразил, что и настоятелю шакуников, и первому министру все сегодняшнее сошло за пустяк, а ему, невинной соломине, отрубят руки!
– Смилуйтесь, государыня, – заорал он на всю залу, – я что? Я же выполнял указание господина министра! Я же чиновник! Как же я могу уклониться от вышестоящих указаний? Ведь мне за отказ полагается рубить кончики пальцев!
Идасси выскользнул из зала и побежал окольными тропами к павильону Облачных Высот, павильону, где жил государь. По пути он зашел в медный грот и вынул из расщелины схороненную там кожаную сумку с удочками и острогой.
Через четверть стражи Идасси осторожно открыл длинное раздвижное окно в государевой спальне и ступил внутрь.
Государь вернулся в спальню, конечно, раньше Идасси – ведь он шел крытой дорогой и не заходил ни за какими удочками.
Государь лежал ничком, уткнувшись в подушку каштановой головкой, и плечи его вздрагивали от рыданий. Он был в той самой одежде, в которой он был в зале Ста Полей, – в белом нешитом платье без единой вышивки на рукавах или на поясе, – и только подол платья был украшен изображениями всяких подданных государя, – крестьян, чиновников, птиц и зверей, – и луна и солнце, вышитые на подоле, стлались у его ног. Идасси остановился, в который раз дивясь, что человек в белом нешитом платье может плакать. А государь, заслышав шаги, вскочил с постели, взглянул на Идасси полными слез глазами и вскрикнул:
– Вон!
– Почему?
– Ты еще смеешь спрашивать! Или ты не догадываешься? Ты оскорбил меня! Сегодня каждая собака во дворце будет говорить, что ты отверг мой подарок!
– Я не мог надеть присланное тобой платье, – сказал Идасси.
– Негодяй! Почему?!
– Не заставляйте меня объяснять, государь.
– Да уж чего там! Ты перетрусил моей матушки!
– Я не боюсь никого, даже бесов.
– Тогда почему?
Идасси помолчал.
– Вы прислали мне розовый кафтан, государь. Или вы не знаете, что розовый цвет – символ блуда между мужчинами? Что бы сказали при дворе, увидев меня в вашем подарке розового цвета?
Инан застыл как вкопанный. Узкие плечи его как-то поникли, и вся его стройная, изящная фигурка вдруг напомнила маленькому варвару плакучую иву над горным ручьем.
– Великий Вей, – пробормотал он, – я как-то… Но, Идасси, неужели это так распространено?
– Что?
– Ну, вот эта мерзкая вещь…
– Розовенькие-то? Да они на каждом шагу. В городе полно притонов с мальчиками для любви, у всех этих притонов вывешены розовые флаги, каких только высоких чиновников не встретишь там в скотской грязи! Да что там, – и Даттам, и Руш, и этот молодой чиновник Андарз, которого вы прочите на лучшего поэта, – все они хорошо знают, как играть на барабане в две палочки!
Император совсем опустил голову. Уши его пылали. И в то же время что-то странное бегало в его глазах – стыд, смешанный с нескрываемым любопытством.
– И… как же это делается… – наконец робко спросил он, – я имею в виду – между мужчинами? Ведь я очень хорошо знаю, как лечь с женщиной, но, Идасси, ведь у нас же нет ни Чаши Забав, ни Заводи Наслаждения…
– Не знаю и не хочу знать, – прервал его молодой варвар, – я не охотник до всякой гнусности!
Тут в покой вошел, кланяясь, чиновник с чайником на подносе. Вслед за ним внесли разные сладости и фрукты.
– Господину Идасси, наверное, пора идти, – заметил чиновник с чайником.
– Ничуть, – сердито возразил император, – мы с Идасси ночью пойдем ловить рыбу.
Чиновники переглянулись, и император вдруг покраснел.
Когда чиновники вышли за дверь, тот, что с чайником, прыснул со смеха и, наклонившись к уху другого, прошептал:
– Теперь это называется «удить рыбу».
– Интересно, кто из них удит, а кто удится? – ухмыльнулся другой чиновник.
– Тут и думать нечего, – сказал третий, – удит, конечно, Идасси, и сдается мне, у этого варвара удочка длинная и крепкая, раз ее хочет отведать Заводь Наслаждения самой государыни.
* * *В это самое время Даттам ходил по своей роскошной спальне, поджав губы и время от времени взмахивая в воздухе рукой.
Когда Даттам останавливался у зеркала, на него глядело крупное лицо с золотыми жестокими глазами, синими мешками у глаз и квадратным подбородком.
Даттаму было не впервой сцепиться с Рушем на глазах царедворцев, и все знали, что государыня Касия не собирается предпочесть одного другому, хотя слухи про это ходили регулярно. Но Даттам знал то, что понимали немногие: Даттам находился в более уязвимой позиции. Не потому, что государыня предпочитала Руша. А потому, что Руш был только царедворец, а он, Даттам, – еще и глава эмитирующего банкноты банка. Только подпись императрицы на указе об аресте могла погубить Руша, Даттама же могла уничтожить любая паника, вызванная слухами о скором аресте активов банка.
