Елизавета Абаринова-Кожухова - Берегись вурдалака
– Как он сказал – Каширский? – удивленно переспросил Григорий Алексеевич.
– А что, вы с ним знакомы?
– Да нет, просто где-то слышал. Или даже читал в "Науке и жизни". Только там его, кажется, звали как-то чуть по-другому…
– Слушая ваши передачи, я пришел к выводу, что в них непропорционально высока концентрация темной энэргии, выплескивающейся в виде так называемой "чернухи", – наукообразно вещал профессор Каширский, – и в качестве своего рода противоядия хотел бы попотчевать уважаемых радиослушателей своими целебными устаноуками.
– Одну минуточку, господин Каширский, – с трудом перебил психотэрапэута-энциклопедиста ди-джей Гроб. – Большое вам спасибо, но, к сожалению, подобные сеансы не совсем вписываются в формат нашей передачи. Однако на радио "FM Голубая волна" есть немало программ, куда вас охотно пригласят. Не могли бы вы перезвонить мне после двенадцати?
– Непремэнно позвоню, – охотно отозвался Каширский. – Как говорится, почту за честь.
– А мы продолжаем нашу передачу "Предполуночный кошмар". То есть, пардон, "Предполуночный эфир". Это была оговорка по Фрейду. А если бы я сказал "Предполуночный дозор", то это была бы оговорка по Лукьянеко. Ха-ха, шутка. И специально для наших дорогих слушателей мы зашпулим ваш любимый шлягер "И целуй меня везде, восемнадцать мне уже", после чего продолжим ковыряться в наших общественных язвах.
Однако с первыми аккордами бессмертного шедевра вокально-инструментального искусства Ольга Ивановна решительно выключила радио: любимое занятие ди-джея Гроба ее совершенно не привлекало, а вот слова песни она готова была осуществить прямо здесь и сейчас, вместе с Григорием Алексеевичем, хотя возраст новоявленной банкирши давно миновал число, указанное в шлягере.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
РАЗМЫШЛЕНИЯ К ИНФОРМАЦИИ
– Татьяна Борисовна… Семен Петрович… Там, там… – запричитала баронесса.
– Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, – перебила ее Татьяна Петровна, но тут по скрипучей деревянной лестнице со второго этажа собственной персоной спустился Иван Покровский. На нем был все тот же старенький свитер, а в руках он держал гусиное перо и мелко исписанный лист бумаги.
– Вы живы?! – хором удивились баронесса и Чаликова. Иван же Покровский ничуть не удивился:
– Извините, что покинул вас в самый разгар поминок. Тут на меня, знаете ли, снизошло вдохновение – вот послушайте. – И господин Покровский с чувством зачитал:
– O нет, не дорожи любовью мертвеца,
Прошедшего свой век нелегкий до конца
Достойной поступью велением Творца.
Что есть любовь и жизнь? – один лишь прах и тлен,
Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен…
– Значит, это были не вы! – догадалась Чаликова. – Ах, извините, что перебила.
– Да ничего страшного. – Покровский свернул листок в трубочку и сунул перо за ухо. – В каком смысле не я?
– Не вы лежите с пулей в голове на краю кладбища, – пояснила Хелен фон Ачкасофф.
– A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, – сообразил помещик.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Драматические обстоятельства, при которых впервые встретились сыщик-любитель Василий Щепочкин и московская журналистка Надежда Заметельская, были отчасти схожи с теми приключениями, что столкнули нос к носу литературных персонажей Василия Дубова и Надежду Чаликову. Правда, произошло это не в "фэнтезийном" "Холме демонов", а в детективно-приключенческом романе "Искусство наступать на швабру". В книге между главными героями сразу возникли доверие и симпатия, даже нечто большее. Справедливости ради нужно отметить, что госпожа автор, увлекшись приключенческой канвой, отодвинула (и, может быть, напрасно) лирическую линию их отношений далеко на периферию своего повествования.
Но то в художественном произведении, а в жизни, как известно, все бывает куда сложнее и неоднозначнее. Нет, конечно же, мы не будем бросаться в другую крайность и объяснять союз Щепочкина и Надежды лишь общим интересом к "Клубу князя Григория" и, чего греха таить, не совсем правовым деянием, которому были обязаны своею встречей. Но и сказать, что между ними сразу что-то вспыхнуло, или, более того, проскочила какая-то искорка, мы тоже не сможем, ибо в таком случае сильно погрешили бы против истины.
Что ж, как говорится, неволей мил не будешь. Хуже другое – согласившись объединить усилия, Щепочкин и Заметельская отнюдь не во всем доверяли друг другу. Василий полагал, что Надежду, как репортершу, интересуют прежде всего "жареные факты", и лишь потом поиски истины, а Надежда отчего-то подозревала, что Щепочкин работает на конкурирующую, но тоже преступную группировку. Разумеется, все эти предубеждения друг против друга не имели под собой никаких оснований, но разговор Надежды и Василия напоминал беседу двух дипломатов, когда каждый стремится что-то выведать у другого, не сказав ничего по сути дела.
Беседа проходила в небольшой кофеюшне поблизости от городского управления милиции – в обеденный перерыв к сыщику и журналистке должен был присоединиться инспектор Рыжиков. Зная о заинтересованности как Щепочкина, так и Заметельской, Георгий Максимыч обещал поделиться с ними кое-какой информацией "не для широкой публики".
– Господа, я явился, чтобы сообщить вам пренеприятнейшую новость – дело о возможном убийстве банкира Шушакова закрыто за отсутствием состава преступления, – заявил Рыжиков, едва появившись в кафе и приземлившись за столик. – И новость номер два: я признаю, что недооценивал всю эту историю с так называемыми князем Григорием, бароном Альбертом и прочей бесовщиной, и теперь решил заняться ею лично и вплотную.
– По какой статье будет возбуждено уголовное дело? – будничным тоном спросила Надя.
Рыжиков вздохнул:
– Видите ли, дорогая моя Надежда Федоровна, с возбуждением дела пока что придется повременить – нет формальных оснований связывать работу клуба с преступными намерениями и, тем более, преступными деяниями.
– А нападение на Мишу Сидорова? – перебил Щепочкин.
– Да, теперь я могу определенно сказать, что он действительно собирал материалы о клубе, – понизив голос до почти конспиративного, сообщил инспектор то, что Василию и так было хорошо известно. – Однако дело осложняется тем, что вчера вечером потерпевший Михаил Сидоров бесследно исчез.
– Что?! – вскочил Василий, едва не расплескав остатки кофе.
– Был вывезен из больницы в неизвестном направлении, – уточнил Рыжиков. – В нейрохирургическое отделение явился некто в форме, предъявил какие-то документы, и не успели сестрички с санитарками очухаться, как уже не было ни Миши, ни похитителя. Право, и не знаю, как мне теперь смотреть в глаза его родителям…
